Русское революционное народничество, получившее свое боевое крещение в битвах 1870-х г.г. после разгрома «Народной Воли» вошло в полосу жестокого идейного кризиса. Для этого народничества с самых первых его шагов на общественно-политической арене, со времен Добролюбова и Чернышевского, определяющую роль играло сочетание двух основных элементов: с одной стороны, в отношении положительного идеала всё народничество было западническим, т. е. не выдумывало никаких особенных идеалов для России, а субъективно полностью становилось в ряды общего социалистического движения Запада; с другой стороны, в вопросе о путях движения к этому идеалу равным образом всё народничество было самобытническим, и все его фракции, как бы они ни расходились в других вопросах, были объединены общностью веры в возможность для России, опираясь на общинные и артельные начала, развивавшиеся в ее деревне, миновать стадию капиталистического развития и придти к социализму своими особыми путями, более короткими и прямыми, чем пути Запада.
Только сочетание этих двух основных элементов, — принятие социалистического идеала Запада и вера в особенные, самобытнические пути к нему для России, — и создало то общественное явление, которое вошло в историю под именем революционного народничества.
Тенденции развития России, как они определились к началу 1890-х г.г., положили конец этой старой «двуединой» вере народничества. Было бесполезным продолжать спор о том, может или нет Россия миновать капиталистическую фазу развития. Капитализм уже пришел в ее действительность, уже стал фактором, определяющим пути развития. Отсюда — «кризис народничества» конца XIX века, когда многим казалось, что его «лебединая песня уж спета».
Эти прогнозы оказались неверными. Хоронить народничество было еще рано. Наоборот, оно шло навстречу периоду блестящего расцвета, связанного с эпохой 1905 г., - и этот расцвет неразрывно связан с именем В. М. Чернова. На первом съезде партии с.-р., в январе 1906 года, его председатель И. А. Рубанович, подводя итог работе съезда по принятию программы, говорил о Чернове, как о «молодом гиганте», который вынес на своих плечах весь труд по разработке этой программы. Пересматривая глазами историка факты прошлого, мы должны признать, что в этих словах не было преувеличения. Скорее можно говорить об обратном: Чернов вынес не только труд разработки программы, — он наложил вообще настолько сильную печать своей индивидуальности на всю идеологию народничества начала XX века, что весь этот период в истории последнего вообще следует называть «черновским».
Чернов омолодил народничество, — и это омоложенное народничество начала XX века заметно отличалось от народничества 1870-х г.г., причем основные линии изменений шли в направлении снижения роли самобытнических настроений, в направлении сближения народнической идеологии с идеологией европейского социализма.
В народничество Чернов вообще с самого начала пришел, как продолжатель западнической социалистической традиции великих основоположников этого движения. Попытки оборвать эту традицию, которых было немало со стороны всевозможных «попутчиков» революционного народничества, всегда встречали с его стороны решительный отпор. Он сам всю жизнь работал над углублением и расширением этих традиций, и совсем не случайно его первая попытка обоснования народнической программы, как он сам рассказал в своих воспоминаниях, была подбором цитат из западных социалистов, в том числе из Маркса, Энгельса и Бебеля, мысли которых он противополагал мыслям русских марксистов. Для него уже тогда, в середине 1890-х г., было важно установить принадлежность идеологии революционного народничества к социалистическому лагерю.
Закрепление и развитие этой западнической традиции Чернову было особенно дорого потому, что лишь на этой позиции становилась внутренне цельной та основная борьба, которую он вел всю жизнь в литературе и в жизни, борьба, которую правильнее всего будет определить как борьбу за признание крестьянина равноправным с рабочим партнером в деле построения социализма.
«Самобытнические» мотивы в их чистом виде для Чернова при этом играли совсем второстепенную роль. Речь для него шла не о русском только крестьянине (хотя, конечно, он думал, опираясь, прежде всего на факты российской действительности), и дело было не в том, что русский крестьянин обладает какими-то особыми чудодейственными свойствами (хотя русского крестьянина Чернов и очень хорошо знал, и очень высоко ценил), — а в том, что «трудовой крестьянин» вообще, по своему положению в современном обществе («крестьянин, как экономическая категория»), самой логикой объективного развития необходимо приводится в лагерь социалистического движения.
Борьбу за социалистические права именно этого «трудового крестьянина» Чернов начал в полном смысле слова с первых же своих шагов на общественно-политической арене. Передо мною сейчас лежит рукопись его старой, не увидевшей света статьи, — его первой большой статьи, написанной им еще в тюрьме, зимой 1894-95 г. в ответ на «Критические заметки» Струве: «Философские изъяны доктрины «экономического материализма». В этой статье многое от настроений еще «доисторического Чернова», — Чернова саратовских и дерптских кружков начала 1890-х г.г., когда он еще не вполне «нашел себя». Настоящее его «самоопределение» пришло несколько позднее, заграницей, когда он с головой окунулся в литературу международного социализма. Но и в этой старой статье явственно звучит этот основной мотив.
«Мы не отвергаем теорию классовой борьбы, — писал тогда 21-летний Чернов, — мы полагаем только, что в основание деления общества на классы должен быть положен какой-нибудь более широкий социологический принцип, чем экономическая расчётливость».
Для «русских учеников Маркса», против которых были направлены эти строки, речь шла, конечно, не об «экономической расчётливости». Этот термин, выбранный Черновым явно по мотивам цензурного характера, не принадлежал к числу удачных, — и Чернов, кажется, никогда не употреблял его позднее. Но мысль Чернова ясна: он уже тогда вел борьбу против концепции, относившей крестьян к другому социальному классу, чем рабочих, — уже тогда искал такого определения понятия «класс», которое объединяло бы крестьянина с рабочим, а не противопоставляло их друг другу. Иными словами, он искал теоретического обоснования для практики союза рабочих и крестьян.
Первые шаги в области этой практики Чернов начал делать немедленно же по выходе из тюрьмы. Поселенный в Тамбове в качестве состоящего под гласным надзором полиции, Чернов там стал пионером в деле пропаганды среди крестьян и создал первое «крестьянское братство», тип организации, из которой выросли все «крестьянские союзы» эпохи революции 1905 г. (устав этого «братства» был издан «Аграрно-социалистической Лигой», основанной в 1899 г. заграницей по инициативе Чернова).
