По ту сторону бойницы лежала в темноте чужая, враждебная страна. Каждую секунду ночь могла расцвести разрывами и трассерами. Сердце прыгало от возбуждения, пальцы вцепились в цевье М16. Где-то впереди раздавался лязг гусениц: это танки идущие перед колонной, как растопыренные пальцы руки, нащупывали дорогу. Ехать предстояло не далеко, меньше часа, страх все время маячил за спиной, обнимая за плечи. Напряжение просачивалось в тесную бронированную коробку грузовика и покалывало кожу тысячью иголок.
Наконец колонна въехала в муцав, (укрепленный пункт, ивр.) Вокруг стоял плотный туман. Мы быстро вылезли и побежали в укрытие. На встречу неслись и запрыгивали в машины те, кто должен был отправляться домой. Все делалось максимально быстро, ведь в этот момент десятки солдат толпились на открытом пространстве: идеальный момент, для минометного обстрела.
Когда впервые вваливаешься в бункер, испытываешь шок. Тусклый свет, железные распорки вдоль стен, напоминающие фильмы про подводные лодки, трехъярусные нары и запах, который кувалдой бьет нос. Запах немытых тел, пота, грязного белья, солярки, смешанный с запахом оружейной смазки. Всему этому предстояло стать нашим домом на следующие четыре месяца.
Потянулись бесконечные караулы и наряды. Неделями не происходило ровным счетом ничего, кроме минометных и ракетных обстрелов. Караульные посты были двух типов: открытые и защищенные. Так как в бетонных укрытия видимость ограниченная, обычно один дежурил внутри, а второй снаружи.
Через несколько дней лейтенант вывел нас в засаду. Это была даже не засада, а так, профилактика. Мы выдвинулись на двести метров от опорного пункта, в мертвую, не просматриваемую с постов, зону. Просидели ночь в кустах, наблюдая. В ту ночь никто не пришел. Да и кому захочется вылезать из теплой кровати в два часа ночи, чтобы заложить мину.
Через три недели случилась первая Мишанина контузия. В то утро ничто не предвещало беды, стояла тишина, зеленели окрестные холмы, какая-то птаха щебетала, сидя на антенне, но боевикам из Хизбаллы вся эта лирика была по барабану; первая мина снесла антенну вместе с птахой, за ней на муцав обрушился град мин и «катюш» (так здесь называли все типы реактивных снарядов). Меня вся эта «дискотека» застала в укрытии у пулемета. Остальная наша компания отсыпалась в бункере после ночного караула, а Мишаня с тремя пацанами укрепляли мешками с песком ход сообщения. Когда начался обстрел, они все рванулись в укрытие. Мишаня отстал от них, потому что уронил автомат, и это спасло ему жизнь; пробежать оставалось метра три, когда в укрытие прямо перед ним попала мина. Oна влетела в ход сообщения и, как баскетбольный мяч в кольцо, вошла в открытый люк, ведущий в защищенную бетоном щель. Я не понял что произошло, только видел, как Мишаню отбросило назад, а из укрытия повалил дым. Я схватил трубку полевого телефона, что-то заорал, но в этот момент наша артиллерия открыла огонь, все ориентиры были пристреляны за годы с точностью до миллиметра, поэтому снаряды ложились вплотную, и мир вокруг меня перевернулся.
Мишаню сильно контузило, от пацанов в укрытии осталась каша, которую раввин и добровольцы с крепкими нервами отскребали весь день.
Впервые смерть прошла рядом с нами. Все реагировали по разному. Местные прикалывались, выясняя при помощью детской считалочки, кто следующий, только при этом в их глазах стояла растерянность. Я старался не вникать в это. От судьбы все равно не уйдешь.
В часть Мишаня вернулся быстро, скрыв от врачей, что после контузии, по его собственным словам, голова временами становилась похожей на сломанный телевизор, программы переключались сами, мельтешили помехи, в глазах рябило. Но главное, в его голову запала идея фикс — отомстить за пацанов. Это и послужило причиной, по которой он стал снайпером. Пройдя подготовительные курсы, Мишаня вернулся к нам с новеньким «ремингтоном» М24 с оптическим прицелом и полученными досрочно сержантскими нашивками.
Сержанта мы обмыли во время очередной увольнительной, махнув с палаткой в Хуршат-Таль. В кемпинге было мало народу и мы офигительно расслабились; Габассо, естественно, припер текилу, Леха, как настоящий украинский еврей, притащил горилку с салом, а я, для разнообразия, принес бутылку граппы. Pядом с нами отдыхала только компания молодежи, а наутро мы обнаружили, что оставленные на опохмелку две коробки черешни исчезли из холодильника, но зато около машины соседей появилась гора косточек, a сами они плескались в озере неподалеку. Тогда-то мы и увидели, как у Миши «срывает башню», левое веко у него задергалось, глаза остекленели, и, зарычав «Порву!», он подхватил мою саперную лопатку и двинул к озеру. Мы вчетвером еле-еле держали Мишаню, пока он скрипел зубами. Спас ситуацию Зорик, достав «эндуру» (тактический нож, предмет зависти всего батальона), он отжал задвижку бензобака соседской «Субару», вытерев и закрыв нож, протянул его Мишане, сказав «держи, сержант, подарок!»
Мишаня резко остыл, не веря своему счастью, смотрел на «эндуру» еще минут пять. Зорик тем временем ссыпал в бензобак пакет сахара и захлопнул крышку. Мишаня, все еще не оклемавшись, только и смог выдавить: «Спасибо, братан!».
Мы уехали, оставив записку, мол, нехорошо воровать, так и машина может сломаться.
На следующий день, на базе Зорик хвастал новым ножиком «чинук», присланным добрым дядей из Америки. Зорик вообще был помешан на ножах и на пулемете «негев», который таскал по долгу службы. Новый нож нам сначала не понравился, форма какая-то непривычная, но все потом оценили качество и крепость конструкции. Нож был сделан как маленький танк, толстое лезвие было мощным и в тоже время бритвенно острым. В тот день Зорик побрил предплечья у половины батальона, демонстрируя остроту лезвия. В инструкции было написано, что фиксатор чинука выдерживает нагрузку 350 кг, полдня рота думала, как это можно проверить, но к счастью не придумала. Нож с честью прошел все испытания. В ту увольнительную я тоже купил себе нож — большой солдатский «викторинокс», но хвастаться новинкой постеснялся. «Викс» явно проигрывал «чинуку» в крепости, но за то у него имелась куча полезных инструментов.
До следующей контузии Мишане удалось подстрелить двух террористов. Во время очередной засады он засек два смутных силуэта метрах в трехстах от нашей позиции. Получив разрешение открыть огонь, Мишаня завалил обоих. Утром цадальники (солдаты южноливанской армии, сленг) привезли на смешной бронемашине времен Второй Мировой войны, трупы обоих террористов. Сначала Мишаня решил с ними сфотографироваться, но мы его отговорили, тогда он завел блокнот с эмблемой «битахон саде» (аналог особого отдела, следящего за соблюдением секретности и т. д., ивр.) на обложке. На каждой страничке было изречение типа «Враг подслушивает, будь начеку», туда он вписывал все подробности, расстояния до цели и прочее.
