Ознакомительная версия.
«Французская революция, – писал декабрист А. Е. Розен, – выгнала к нам тысячи выходцев, между ними людей весьма образованных из высших классов, но также много умных аббатов и всяких учителей. Первые из них имели влияние на высший круг нашего общества по образованию и по тонкости в общежитии; вторые – по религии и вкрадчивости в дела семейные; последние вперемежку с аббатами заняли места воспитателей и сами, убежав от революции, посеяли в русском дворянском юношестве первые семена революции»[8]. Розен говорит, на первый взгляд, парадоксальную вещь: французские эмигранты, среди которых иезуиты – самые непримиримые враги французской революции, – сеют в России революционные идеи. Но в данном случае декабрист очень точен. Достаточно вспомнить, сколько будущих декабристов[9] прошло через иезуитские учебные заведения или воспитывались дома аббатами, для того чтобы всерьез задуматься над этой проблемой[10].
Кризис просветительской мысли в Европе привел не только к либерализации, но и к христианизации общественной мысли. Если либералы пытались переосмыслить радикально-демократические идеи просветителей, то католические мыслители их безоговорочно отрицали. Произведениями Жозефа де Местра, Ф. Р. Шатобриана, Л. Бональда и др. католическая церковь как бы брала реванш за удары, нанесенные по ней в XVIII в. просветителями, а позже французскими революционерами. Если католическая церковь стояла во главе европейской контрреволюции[11], то иезуиты при всей шаткости их официального положения фактически возглавляли католическую реакцию в Европе.
В России идеи Просвещения ассоциировались с европеизмом как таковым и далеко не всегда получали революционное звучание. Между тем общеевропейский кризис просветительской мысли затронул и Россию. С одной стороны, он проявился в выступлении «старших архаистов»[12], а с другой – в попытках обрести новые европейские ориентиры. Относительный успех А. С. Шишкова и его последователей в 1800-е гг. отчасти объясняется образовавшимся «вакуумом» европеизма в русской культуре, который быстро заполнялся иезуитами, допущенными Павлом I в столицы и создавшими в России целую сеть учебных заведений[13]. Вместе с тем иезуиты были сильно ограничены в проповедях собственно католических идей. Обращение православных дворян в католицизм хотя и имело место, однако не только не поощрялось, но даже преследовалось правительством. Особенно строго за этим следили в учебных заведениях[14]. Поэтому отцы-иезуиты вынуждены были делать вид, что ограничиваются лишь общеобразовательными предметами. Легально преподавать католицизм они не могли, а православных священников допускали в свои учебные заведения крайне неохотно. В результате образование, получаемое их учениками, носило подчеркнуто светский европейский характер, и многие выпускники, как, например, будущие декабристы В. Л. Давыдов или А. П. Барятинский, в религиозном отношении отличались вольномыслием. Таким образом закладывалась основа для восприятия европейских либеральных идей.
Иезуиты, как и французские эмигранты, бежавшие в Россию от революции, вместе с проклятиями в адрес революционной Франции несли с собой классическую французскую культуру. Не энциклопедисты, а французские классики XVII в., как правило, составляли основу литературных курсов в их учебных заведениях. С произведениями Вольтера, Руссо, Дидро и др. будущие декабристы знакомились в библиотеках своих отцов – вольнодумцев екатерининской поры. Все это вместе составляло прочный культурный фундамент и воспринималось не как чужое, а как свое, а негативное отношение к Французской революции не только не затрагивало сферу культурного фундамента, но, напротив, оборачивалось представлением о том, что современные французы ниже собственной культуры и не могут правильно пользоваться ее плодами. Н. И. Тургенев в 1812 г. считал, что Французская революция произошла «от искаженной образованности, от ложного просвещения» и призывал всех «вооружиться против, так сказать, переродившегося народа Французского (курсив мой. – В. П.)»[15].
Но не Французская революция и тем более не поток эмигрантов из Франции пробудил русскую молодежь к активной политической деятельности. Главную роль сыграли, конечно, наполеоновские войны и особенно война 1812–1814 гг. О влиянии военных событий на будущих декабристов речь пойдет в первой главе. Эта война имела свои особенности. Главный враг в лице Наполеона вызывал не только, может быть даже не столько ненависть, сколько зависть и желание подражать. Пушкинское «мы все глядим в Наполеоны» очень точно передает тайные стремления многих молодых людей в России того времени. Человек без рода и племени, не рассчитывающий ни на что, кроме собственных сил и таланта, стал вершителем европейской политики. Без учета наполеоновского «мифа», который будоражил многие умы, трудно понять многие планы и намерения декабристов, не говоря уже о том, что сами они были среди творцов этого мифа. Этому посвящена вторая глава книги.
Итак, война 1812 года и наполеоновский «миф» стали общими факторами, повлиявшими на нравственный облик целого поколения. Но дальше, по мере того, как это поколение развивалось и мыслило, в нем выделялись яркие личности с особым мышлением и оригинальными идеями. Об этих людях и пойдет в речь в остальных главах.
Считаю приятной обязанностью выразить благодарность Валерии Викторовне Биткиновой за неустанную помощь, оказываемую мне на протяжении многих лет.
Глава первая
«Дети двенадцатого года»
Отечественная война 1812 года, по единодушному свидетельству исследователей, стала отправной точкой в формировании декабристской идеологии. Еще А. Н. Пыпин, один из первых историков декабризма, писал: «Общий ход тогдашней истории и отзывы участников событий указывают источник нового либерального движения в пробуждении национального чувства в эпоху 12-го года и в сильном европейском влиянии, действовавшем на русское общество в течение Наполеоновских войн»[16]. Однако в целом в дореволюционной историографии преобладал взгляд, что не 1812 год, а заграничные походы оказали главное влияние на формирование декабристских идей. Так, например, автор фундаментальной монографии о декабристах, В. И. Семевский, отмечал, что «лучшим университетом явилась для очень многих декабристов Западная Европа, с которою им дали возможность непосредственно познакомиться заграничные походы нашего войска и трехлетнее пребывание целого корпуса во Франции во время ее оккупации иностранными войсками»[17]. И Пыпин, и Семевский каждый по-своему правы. 1812 год сыграл, безусловно, решающую роль в усилении патриотических чувства, а заграничные походы способствовали в первую очередь интеллектуальному созреванию будущих членов тайных обществ.
Ознакомительная версия.
