В 1865 году случилось еще кое-что, повлиявшее на отношения императора и наследника. Александр Александрович близко сошелся со своим учителем Константином Победоносцевым. С этого времени тот стал его постоянным советником и наставником. Победоносцев был человеком умным, образованным, красноречивым. Его политические взгляды – это консерватизм, доведенный до крайности, почти до абсурда. Россию он называл ледяной пустыней, по которой ходит лихой человек. Стоит только слегка разморозить – и все рухнет. Поэтому ничего менять не нужно, любые реформы сделают только хуже. Особую ненависть он питал к западноевропейскому парламентаризму, который называл «великой ложью нашего времени». Разумеется, Победоносцев не сочувствовал либеральным реформам Александра II и своему ученику внушал такое же отношение к ним. К концу 60-х у наследника сложилась своя система взглядов, весьма далекая от взглядов отца: национализм, упор на особый, в корне отличный от Европы, путь развития.
Между отцом и сыном росло недоверие. Александр Александрович знал, что его личная переписка перлюстрируется III отделением. Наследник собирает вокруг себя противников реформ, создает что-то вроде оппозиционной партии.
Еще одной причиной ссоры «отцов и детей» стал роман императора с княжной Екатериной Долгорукой, который начался все в том же злосчастном 1865 году и продолжался до самой смерти Александра II. Это увлечение уже не воспринималось как благородное и порядочное. Особенно негодовал наследник Александр Александрович.
Во-первых, женившись, он превратился в примернейшего семьянина, любящего мужа и отца. Во-вторых, цесаревич обожал свою мать – Марию Александровну. «Папа́ мы очень любили и уважали, – писал он в письме к жене, – но по роду своих занятий, заваленный работой, он не мог нами столько заниматься, как милая, дорогая Мамб. Еще раз повторяю: всем, всем я обязан Мамб, и моим характером, и всем, что есть!»[3] Связь отца с княжной, которая была на 30 лет моложе Александра II и на два года моложе самого цесаревича, оскорбляла его до глубины души.
В конце 70-х Россию потряс революционный кризис. «Народная воля» устроила настоящую охоту на царя, покушения следовали одно за другим. Либералы открыто требовали конституции, а втайне сочувствовали революционерам[4]. Власть потеряла всякую опору в обществе. Казалось бы, общая опасность должна была сблизить царя и наследника. Ничего подобного. Их отношения, наоборот, резко ухудшились.
В окружении Александра II все чаще говорят о конституции. В окружении Александра Александровича все чаще говорят о неспособности царя справиться с ситуацией. Победоносцев уже не просто брюзжит на либеральные реформы, а нападает (не публично, конечно, а в частной переписке) лично на Александра II: «он жалкий и ничтожный человек», «Бог поразил его», «воля в нем исчезла: он не хочет слышать, не хочет видеть, не хочет действовать»[5]. Любой другой, попади это письмо в руки полиции, угодил бы за такие слова в Сибирь.
В 1880 году друзья Александра Александровича – генерал Фадеев и граф Воронцов-Дашков – выступают со своей программой, которую они изложили в книге «Письма о современном состоянии России» и опубликовали за границей. Любопытная деталь: ближайшие друзья наследника престола печатают свою программу за границей, почти нелегально. Фадеев и Воронцов-Дашков нападают на европейский парламентаризм, взамен предлагая «живое народное самодержавие». Правда, с земскими соборами, как в допетровской Руси.
Земские соборы – это важно. Это какое-никакое, а народное представительство. Причем более близкое к европейскому парламенту, чем знаменитая «Конституция Лорис-Меликова», которая заключалась в том, чтобы привлечь выборных от земств и городов к рассмотрению некоторых законопроектов. Кстати, проект Лорис-Меликова рассматривался в Особом совещании под председательством наследника. И Александр Александрович, согласившись с мнением большинства, тоже его одобрил.
Политические разногласия между двумя Александрами, безусловно, были. Но они сильно преувеличены историками, которые по привычке противопоставляют одно царствование другому. Наследника прежде всего бесила беспомощность власти в борьбе с террористами. А главной причиной ссоры – практически разрыва – между отцом и сыном была вовсе не политика, а чисто семейные дрязги.
22 мая 1880 году умерла от туберкулеза жена Александра II – Мария Александровна. В последние годы царь почти не обращал на нее внимание. Придворные, привыкшие держать нос по ветру, тоже отвернулись от больной императрицы. Тем более тут же, в Зимнем дворце, жила Екатерина Долгорукая с тремя детьми, рожденными от Александра II. Мария Александровна умерла ночью, в полном одиночестве. Лишь на утро камер-фрау Макушкина обнаружила бездыханное тело.
Такое отношение к смертельно больной жене, конечно, не делает чести царю-освободителю. Но, как говорится, седина в голову, бес в ребро. Едва похоронив жену, не дожидаясь окончания траура, 62-летний Александр II решил узаконить свои отношения с Екатериной Долгорукой. И даже придумал отговорку: «Я хочу умереть честным человеком и должен спешить, потому что меня преследуют убийцы»[6]. 6 июля в походной церкви Большого Царскосельского дворца они тайно, но вполне законно обвенчались. На церемонии присутствовали только свидетели: со стороны жениха – министр двора граф Адлерберг и генерал Баранов, со стороны невесты – генерал Рылеев и ее близкая подруга Варвара Шебеко, по некоторым данным, тоже имевшая неплатонические отношения с любвеобильным царем.
В указе Сенату Александр признавал себя отцом троих детей Долгорукой – Георгия, Ольги и Екатерины. Вскоре супруге был пожалован титул светлейшей княгини Юрьевской. Юрьевскими становились и все ее дети.
Александр II обещал до истечения срока траура хранить в тайне свой новый брак, но слово не сдержал. Известие о женитьбе царя произвело больший эффект, чем разорвавшаяся в Зимнем дворце бомба Степана Халтурина. Одно дело роман, пусть даже продолжительный, пусть с детьми, пусть по факту и означающий семейные отношения, но совсем другое – законный брак.
Учреждение императорской фамилии требовало, чтобы браки были равнородными, т. е. с представителями царствующих или владетельных домов. Правда, морганатические (неравнородные) браки допускались, но только с разрешения императора. Можно сказать, что Александр II сам себе разрешил, так что юридически не к чему придраться.
Однако императорскому семейству было не до юридических тонкостей. Придворные и высшие сановники раскололись на две партии – сторонников и противников княгини Юрьевской. Родственники же царя сплоченными рядами выступали против. Если мужчины скрежетали зубами, но сдерживались, то женщины выражали свой гнев не стесняясь.
