— Разве можно делить земли помещиков? Это же беззаконие, грабеж! — кричали они. — Надо ждать созыва Учредительного собрания. Оно решит все по справедливости.
Вдруг в Совет стали поступать сведения: иногородние крестьяне многих сел и хуторов Донецкого округа захватывают и засевают земли помещиков Грекова, Крюкова, Скосырского, Калмыкова, Карпова, Ефремова. Крестьяне с восторгом встретили большевистские лозунги о земле и не стали ждать «учредилки».
Еще более горячие споры разгорались в казачьих полках, расквартированных в Каменской и ее окрестностях. Несмотря на то, что офицеры строжайше запретили штатским и всем, кто не является казаком, заходить в расположение воинских частей, большевики-агитаторы проникали в казармы.
Бывало придет туда солдат-фронтовик большевик Семен Иванович Кудинов, усядется где-либо в сторонке. Окружат его плотным кольцом казаки, молчат, затягиваясь махорочным дымком, ждут с нетерпением ответа на свои наболевшие вопросы. А он тоже не спешит, знай себе самокрутку посасывает да усмехается щелками лукавых глаз. Потом запросто спросит кого-нибудь:
— Хозяйство-то ты, братушка, какое имеешь? Земли сколько?
— Семь десятин... быков две пары, пара коняшек, — отвечает казак.
— А сколько земли да имущества у пана Хохлачева? — продолжает агитатор.
— Ого-го! Пару тысяч десятин только на Дону, да на Кавказе, да за границей, а коров, волов, коней — этих табуны! — сообщает казак и с интересом осведомляется: — А к чему это ты спрашиваешь?
— Да, выходит, разная у вас с паном родина... Ну, а Дарданеллы и черноморская вода тебе нужны?
— Дардынелы? — удивленно переспрашивает казак и зло плюет в сторону. — Да на кой ляд они мне?! И воды своей, из Донца, хватает!
— Так за что ж ты воюешь?
— Выходит, братцы, что и не за что...
— Ну, а насчет того, чтобы фабрики и заводы у богачей забрать и народу в пользование передать? — продолжает агитатор.
— Неплохо бы, потому как народ они притесняют спокон веков.
— А чтоб землю у панов забрать да крестьянам передать?
— Тож не против... Только мой пай не трожьте!
Тишина разрывается многоголосым гамом, смехом — всем ясно, к чему клонит агитатор, и только казачок удивленно моргает глазами, оглядывает смеющихся. Наконец, суть разговора доходит и до него, и он расплывается в широкой улыбке:
— Так вот оно, братушка, как... А я-то думал...
— Ну, теперь-то понимаешь, на чьей стороне правда? — спрашивает агитатор и, получив утвердительный ответ, продолжает: — Теперь сам кумекай, что к чему.
Такая простая, задушевная агитация лучше всяких высокопарных речей доходила до казаков и иногородних, достигала цели. В раздумьях, порой нелегких рассуждениях, сомнениях, нередко и ожесточенных спорах люди постепенно уясняли политику большевистской партии.
После того как казак сам, «своим умом» усваивал ленинские лозунги, его трудно было сбить с толку даже самым ловким офицерам, меньшевикам и эсерам.
Успешно вели агитацию многие наши коммунисты. Среди них особенно выделялся С. И. Кудинов. В короткий срок он завоевал непререкаемый авторитет и уважение казаков, солдат, рабочих, ремесленников.
В то время как большевики завоевывали массы на свою сторону, влияние меньшевиков и эсеров постепенно ослабевало. Их призывы к поддержке Временного правительства и его требования о продолжении войны до победного конца с каждым днем становились все менее популярными.
Последующие события еще больше убедили трудящихся в антинародной политике этих прихвостней буржуазии.
Как-то в Каменский Совет пришли с жалобой шахтеры Изваринских рудников. Они сообщили: предприниматели, саботируя распоряжения новой власти, закрыли свои шахты и перестали выплачивать зарплату рабочим. Сотни трудовых семей остались без куска хлеба. На такой же путь встали и хозяева Свинаревских, Васильевских, Богураевских рудников. Некоторые шахтовладельцы попросту сбежали в города, где у них имелись роскошные особняки.
— Как же быть? У кого искать защиты? — спрашивали рабочие.
Большевики решили: рабочим взять шахты в свои руки, все запасы угля, хранящиеся на складах, конфисковать и на вырученные деньги оплачивать труд шахтеров.
Меньшевики и эсеры выступили против таких мероприятий Совета. Они подняли шум, обвиняя большевиков в анархии, грабеже, беззаконии. Но ничего не вышло. Напор рабочих оказался настолько сильным, что меньшевикам пришлось отступить. Зато шахтеры, улыбаясь, долго аплодировали, жали руки нашим депутатам.
— Спасибо, от семей спасибо. Правильное решение... справедливое.
* * *Временное правительство продолжало войну, и вся контрреволюция захлебывалась в похвалах Керенскому. Но наливалась гневом и без того переполненная чаша народного терпения, глухим ропотом недовольства полнилась русская земля. Кумачовыми волнами бурлили улицы городов, и, казалось, нет силы, способной остановить этот поток.
— Долой войну!
— Долой министров-капиталистов! — требовали миллионы рабочих и крестьян. А Временное правительство отвечало на это расстрелом июльской демонстрации, корниловским мятежом.
Напряженно осмысливали южане происходящее в далеком Петрограде, затаив дыхание, вслушивались в речи многочисленных ораторов. Говорили они о разном, говорили страстно, горячо, до хрипоты: один — за Керенского, за продолжение войны до победного конца, другие — за мир, за землю, против капиталистов и помещиков.
Села, слободы, где проживали иногородние крестьяне, выступали без колебаний за революцию. Тут редко кто поддерживал чопорных, лощеных краснобаев Керенского — их попросту стаскивали с трибун.
Иначе складывалась обстановка в казачьих станицах. Там люди раскалывались на группы, спорили. Частенько дело заканчивалось потасовками: седобородые, старой ковки казаки шли стеной на фронтовиков, горячо поддерживавших большевиков.
Встревоженное стремлением масс к освобождению от эксплуататоров, к захвату земли, видя быстро растущий авторитет нашей партии, войсковое правительство принимает экстренные меры для борьбы против Советов и революционных организаций.
Атаман Каледин настаивал на возвращении казачьих войск с фронта на Дон, и ставка (так назывался тогда штаб главнокомандующего армией) соглашается. В июле 1917 года сюда стали прибывать войска с полным вооружением. Они расквартировывались в крупных городах, окружных центрах, вдоль полотна железной дороги.
В Новочеркасск со всех сторон России потянулись встревоженные революционной бурей капиталисты, помещики, разного рода дельцы, коммерсанты. В «поисках точки опоры» хлынули на юг изгнанные из многих войсковых частей генералы, офицеры, надеясь найти убежище у донского атамана.
