Два тайма по восемь трамваев
Мальчик и его мама шли но улице. Мальчик был одет в аккуратный костюмчик, отпущенный семье из той гуманитарной помощи, что во время войны поступала в нашу страну но ленд-лизу.
Мама была дворянских кровей, чему в полной мере соответствовали ее лицо, одежда и облик вообще. На мостовой ребята играли в футбол. Ворота, как и водится, были обозначены кучками булыжников. Булыжной была и мостовая. И вот в тот момент, когда мальчик в ленд-лизовском костюмчике и его мама проходили мимо ворот, мальчик внезапно прыгнул за пролетевшим меж вратарских рук мячом и, поймав его, распластался на булыжной мостовой. Увидев поступок сына и его последствия, матушка — отнюдь не по-дворянски — отвесила ему смачную оплеуху.
Ну ничего не мог поделать с собой этот Вовка, реакция на мяч оказалась быстрее мысли. Мячу деваться было некуда, Вовке — тоже. Просто волей рока они нашли друг друга.
Даже тщательное изучение наследственности Владимира Никитовича вряд ли приведет нас к обнаружению хоть каких-либо спортивных следов или признаков: он вышел первый такой в роде своем. Правда, немного играл в футбол старший браг Борис, однажды им даже довелось вместе сыграть матч в одной команде. В отца же Владимир Маслаченко, похоже, более всего вышел одной существенной человеческой чертой, а именно — упрямством и неприятием любого принуждения, насилия над личностью.
Отец его, Никита Данилович, был ветеринарным врачом, причем очень хорошим. Незадолго до войны его направили на работу в Кривой Рог. В первые же дни войны получил назначение на Северный Кавказ. Так вся семья оказалась под Владикавказом (тогда Орджоникидзе). Пожары, разрушения, людское горе.
Володя видел, как бомбили город. Тем не менее там же он пошел в школу. Вскоре отец получил новое предписание — командировка в Грузию, в ту пору важный для страны источник продовольствия. Но наступили холода, и перевалы стали непроходимыми.
Когда было объявлено, что Кривой Рог освобожден, семья немедленно туда и отправилась. Целый месяц, едва не потеряв по дороге мать, они в теплушках добирались до родного города. В Кривом Роге осели уже надолго.
В тридцать седьмом году лишь высокая ценность как специалиста да усилия товарищей спасли ветеринара Никиту Маслаченко от неминуемого ареста. Потом, через шестнадцать лет, 5 марта, он снова подверг себя серьезной опасности. В этот день, день смерти Сталина, Владимиру исполнилось семнадцать лет. Отец пригласил в дом друзей сына, опустил шторы, и они от всей души отмстили день рождения. Обошлось.
Ну, а стартовый сюжет моего повествования — с полетом его главного героя над мостовой за летящим мячом — имел место летом сорок пятого года в Кривом Роге. Город еще только приходил в себя после оккупации и освобождения. Вовка учился в третьем классе. Гонять мяч с ребятами он начинал, едва придя из школы, а заканчивал уже в темноте.
Уличный футбол в городе процветал. Улица рождала своих лидеров, звезд, мастеров и подмастерьев, кумиров и болельщиков. У улицы были свои правила (игра рукой — «заиграно», прижатая рука — «не считается»). И свои единицы измерений длительности таймов. На Вовкиной улице их измеряли «трамваями». Обычно играли два тайма но восемь трамваев. Это означало, что игра продолжалась столько времени, за сколько по улице проходило шестнадцать трамваев. Просто в городе даже из взрослых редко кто имел часы.
У улицы был и своеобразный призовой фонд. Им распоряжались те, кто играть в футбол не умел, но зато умел драться. Или считал, что умеет. Эти ребята терпеливо дожидались окончания матча, после чего вступали в драку с победителями. У тех же оставался выбор: либо успеть удрать, либо предъявить свои действенные контраргументы. Но кто бы поверил, что Вовка Маслаченко хотя бы раз дал деру…
Иногда на большом футбольном поле во время игры взрослых команд, особенно сильных, он стоял за воротами. Наблюдал, впитывал, а также… ловил мячи, которые пропускали вратари, ведь сетки на воротах были в ту пору редкостью.
Володя Маслаченко мог и не стать футболистом. Он был так щедро наделен природой, что наверняка добился бы выдающихся результатов во многих других видах спорта. Превосходно играл в волейбол, выпрыгивал при этом над сеткой, как легендарный в ту пору московский армеец Константин Рева. На задней линии вытаскивал просто немыслимые мячи (вот она, вратарская работа). Однако считает, что лучше всего у него получалось в баскетболе. Там он изобретал и исполнял такие трюки, которые в нынешние дни можно увидеть разве что на паркетах NBA.
В один и тот же день он мог заниматься несколькими видами. И никогда не насыщался. Однажды отпрыгал у пинг-понгового стола с восьми утра до двух ночи — без еды. Он доиграл бы до утра, если б мать не увела.
Я мог бы продолжить перечень «его» видов спорта. Как мы гонялись с ним на кавказских и подмосковных горнолыжных склонах! Видал я его и на парусной доске, где, как всегда, он до всех тайн доходил сам. Думаю, и в этих дисциплинах, займись он ими основательно, от него не отвернулась бы мировая элита.
В пятнадцать лет — без специальной тренировки — он прыгнул в длину на 6,52 метра. В те годы это был наверняка лучший в стране результат среди его сверстников. В высоту «ножницами» преодолевал 1,75 м. Однажды я наблюдал, как этим допотопным стилем на тренировке прыгал чемпион мира Вячеслав Воронин, имеющий лучший результат современным стилем «флоп» 2,36 м. Так вот «ножницами» Воронин раз за разом сбивал планку на высоте 1,85.
Или прыжки в воду, да не с трамплина или вышки, а с высоченного утеса, к тому же с разбега — настолько стремительного, что, оттолкнувшись от земной твердой кромки и пустив тело в пикирующий полет, мог долететь до глубокой воды н войти в нее рыбкой — под восторженные взгляды приятелей, радуясь своей удали и ловкости.
А зимой, конечно, коньки. Да не «гаги» или «фигурки». не «бегаши», или «канады», или какой-нибудь «английский спорт». А некое причудливое, невообразимое творение рук человеческих под необъяснимым названием «дутыши». Они крепились к валенкам сыромятными ремнями на закрученных палочках. И когда однажды у Вовкиных коньков отпаялось пяточное крепление, он продолжал катить по замерзшему льду речки, не ведая того, что невольно явился первооткрывателем новой конькобежной техники и новой конструкции коньков с подвижным пяточным креплением. В первой половине девяностых годов XX века такие коньки совершили переворот в мировом конькобежном спорте, получив название «клапы».
А прыгуч Владимир был необычайно, невероятно, «нечеловечески». И кличку посему имел Козел, нисколько в ту пору не обидную. У американцев есть необычный тест: фотографируя прыжок человека с места вверх, они по снимку определяют его характер. Интересно, что прочитали бы они по фотографии прыжка Маслаченко? Наверное, прежде всего, его упрямство, нежелание, неспособность поддаваться чужой воле, чьему-то влиянию. Вот и в спорте им на первых порах двигал запрет врачей, обнаруживших у него заболевание легких. Не хотел он этого признавать. Так с «комплексом неподчинения» он и живет.
