Александр Михайлов - Маяковский

Маяковский представляет аудитории Каменского:

- Вот перед вами - поэт и знаменитый пилот-авиатор Василий Каменский. (Бурные рукоплескания, свист, крики: «Как он к вам попал?») Прямо с небес. И непосредственно в наши тигровые лапки. (Хохот. Крики: «Нечаянно!») Верно! Он и сам не ожидал, что очутится в такой гениальной ватаге. (Смех. Шум: «Бросьте воображать!») Не могу. Вы ведь и сами видите, что это факт, счастливая действительность. И вам от нас не уйти. (Аплодисменты. Свист.) И вот этот нежный и кудрявый гений (смех) пишет, например, такие вещи:

Хохот публики не дает Маяковскому продолжать, всех смешит «ядреный лапоть». Некоторые кричат:

- Ну и поэзия пошла!

Маяковский:

- Это вам не розы - грезы - туберозы, а ядреный лапоть...

Даже такая подробная запись Каменского дает лишь приблизительное представление об атмосфере, царившей на вечере в Политехническом, и о том, как рано и ярко проявился разговорный талант и полемическое остроумие Маяковского.

Да, очень ранней и почти мгновенно возникшей известности молодой Маяковский обязан поэтическим вечерам, выступлениям, футуристическим забавам и своему таланту оратора, полемиста и просто обаянию молодости, артистизму своей натуры, буквально гипнотизировавшим самую разнообразную публику.

Но только ли всему этому обязан Маяковский своей ранней славой? И это ли было главным, если посмотреть в корень?

И что еще?

Представим: 1913 год, после мрачных лет реакции в политической и духовной жизни Россия переживает период подъема общественного, революционного движения. В. И. Ленин, после Пражской конференции, пишет Горькому о возрождении партии и ее Центрального Комитета, возглавлявших революционную борьбу трудящихся. С 5 мая 1912 года начала выходить большевистская «Правда», которая заговорила с читателями о насущных проблемах общественной жизни.

В России назревала новая революционная ситуация.

А многие писатели после поражения первой русской буржуазно-демократической революции не только повернули в сторону реакции, но и - более того - начали оплевывать революционные идеалы, опошлять и искажать образ революционера.

Отошли в прошлое литературные салоны с их ночными бдениями, вроде «башни» Вячеслава Иванова, но появилось множество различных подвальчиков, кабачков, кафе и кабаре, где давала выход страстям литературно-артистическая богема, где можно было разгуляться «на миру», показать себя, а то и поюродствовать. Об одном из таких заведений - петербургском подвальчике «Бродячая собака» - сказано у Ахматовой: «Все мы бражники здесь, блудницы, как невесело вместе нам!» В таком «невеселом» веселье, в угарном чаду винопития, словоблудия и шаманства вырисовывается господствующий похмельный фон литературной жизни. Похмельный после вспышки свободолюбия и революционности в 1905-1907 годах, когда волна народного гнева и возмущения против царского правительства, буржуазии и помещиков подняла на поверхность многих писателей - даже тех, кто прежде далек был от революционных идей.

На революцию, на ее деятельные силы обрушился поток брани и поношений.

А поэзия, русская поэзия, славная своими демократическими традициями, оберегая свою иллюзорную суверенность, свою независимость, в это время, будто во сне, творит «сладостную легенду» (Сологуб).

И вот, нарушая сладостный сон, грубым гунном врывается в оберегаемый от бурь века храм поэзии некто двадцатилетний, чтобы крикнуть людям об «адище города», показать уродства жизни.

Кто он?

Скоморох? Юродивый? Клоун в рыжем парике из «выжженного» городского квартала?

Для чего все это?

Ему надо во что бы то ни стало обратить на себя внимание публики. Самой разнообразной. Он вышел на площадь. Он бросает вызов - всем творцам искусства:

Он ставит их в тупик:

И за этими дерзкими стихами такая мощь характера, такая сила убеждения, что поневоле веришь: этот - сможет. Как заметил Андрей Платонов, о Маяковском же рассуждая: «Большой... музыкант при нужде сыграет пальцами на полене, и все же его мелодия может быть расслышана и понята».

Маяковский при своем появлении был освистан теми, чей вкус оскорбляли его стихи. Он нарочито антиэстетичен. Но, эпатируя привычные вкусы, грубя, выставляясь напоказ в нелепой желтой кофте, он безоглядно искренен, распахнут, в нем прорывается нечто очень человеческое, щемящее, больное, незащищенное.

Какую страсть выплеснула душа молодого Маяковского, как ему удалось из начала века прийти в наше время, почему он, ускоряя шаг, так неудержимо прорывался в будущее, «в коммунистическое далеко», чем увлек за собою сильных духом, стремящихся быть впереди?

Об этом должна сказать жизнь Маяковского - в семье, в обществе, в поэзии. Иногда говорят, что жизнь великого человека начинается после его смерти. Трудно с этим не согласиться. Но знание жизни и ее обстоятельств - это единственный путь для потомков к его душе и сердцу, к его трудам.

Последуем же по этому пути...

Июльский день уже с утра не сулил прохлады. Багдадский лесничий Владимир Константинович Маяковский, встав по обыкновению очень рано, в пять утра, успел кое-что сделать по хозяйству, приготовил завтрак и снарядил старшую дочь Люду к учительнице, которая готовила ее к поступлению в первый класс тбилисского закрытого учебного заведения. Сопроводить, восьмилетнюю Люду вызвался оказавшийся попутчиком объездчик лесничества, ранее всех сегодня появившийся у Маяковских - и не по обычному делу.

А дело было необычное, потому что неслужебное: Владимиру Константиновичу в этот день исполнялось тридцать шесть лет, и к Маяковским наезжали гости из Кутаиса, приходили из Багдадов отметить семейный праздник, поздравляли его и объездчики багдадского лесничества. На этот раз никого не звали, жена Владимира Константиновича, двадцатишестилетняя Александра Алексеевна, была на сносях, вот-вот могла разрешиться, и это событие произошло именно в день рождения главы семьи, 7 (19) июля 1893 года, в 10 часов утра. Объездчики все-таки пришли, как всегда в этот день, поздравить своего лесничего, и те, что объявились после десяти, не менее искренне и взволнованно поздравляли его и с прибавлением в семье.