Анатолий Наумов - Посмертно подсудимый

Так, солидную для своего времени юридическую подготовку Пушкин получил в Лицее, где наряду с другими предметами изучались и основные юридические дисциплины. Следует отметить, что юриспруденцию лицеистам преподавал А. П. Куницын, которого с полным основанием можно назвать одним из крупнейших ученых-юристов своего времени. Он не только знакомил лицеистов с законодательными основами действовавшего в России права, но и смело обращал внимание на различного рода злоупотребления, царившие в российских судах. Интерес к правовой материи, привитый поэту на школьной скамье, не ослабел в течение всей его жизни. И хотя круг интересов Пушкина был, как известно, энциклопедически широк, вопросы права занимали среди них не последнее место. Так, в его личной библиотеке было немало книг и по чисто юридическим вопросам, в том числе сборников российских законов.

Существовал и еще один источник правовых познаний поэта. Это, так сказать, его «юридическое» окружение. Достаточно указать на его отношения с M. М. Сперанским – крупным государственным деятелем, руководителем грандиозной по своим масштабам работы по кодификации российского законодательства; на общение с министрами юстиции – И. И. Дмитриевым, Д. В. Дашковым, Д. Н. Блудовым, с лицейскими друзьями и товарищами, посвятившими себя юридическому поприщу, – И. И. Пущиным, Д. Н. Масловым, М. Л. Яковлевым.

Таким образом, Пушкин имел непосредственное отношение к праву, юстиции и судопроизводству. В связи с этим вполне правомерным является юридический аспект изучения как биографии поэта, так и его творчества.

Автор книги – юрист по профессии и путь его в пушкинистику был непростым. Он начался с публикации очерков в юридических журналах на темы, связанные с возможными правовыми аспектами жизни и творчества поэта. Затем автор решился на издание небольшой книжки, посвященной процессу по делу о дули А. С. Пушкина (А. В. Наумов. Следствие и суд по делу о дуэли А. С. Пушкина. Хабаровск, 1989). «Добро» на публикацию дал известный литературовед – профессор факультета журналистики Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, ныне покойный, Э. Г. Бабаев. Вместе с официальной рецензией на рукопись (для издательства) он подарил автору свою книгу «Творчество А. С. Пушкина» (Изд. МГУ, 1988) с автографом, в котором назвал автора (по всей видимости, полушутя, полусерьезно) «основателем юридической пушкинистики».

То было незабвенное время едва ли не «пика» демократических преобразований (вспомним лишь съезды народных депутатов и «народные» же на них надежды). Через коллег-юристов скромная, изданная на Дальнем Востоке небольшим тиражом, книжечка попала каким-то образом к некоторым вошедшим тогда во власть лучшим представителям интеллигенции, в том числе и писателям. И для автора ценнее любых хвалебных рецензий на эту работу была столь неожиданная для него ее высокая оценка самим великим Давидом Кугультиновым, сделанная им в качестве автографа на его книге стихов.

Такие оценки «подвигли» автора на продолжение работы и он через несколько лет выпустил довольно объемный труд – книгу «Посмертно подсудимый» (М., 1992 г.), которая была достаточно благосклонно принята пушкинистами. Некоторые аспекты этой книги развиты, доработаны и опубликованы в виде статей и очерков: в Трудах Института мировой литературы (А. В. Наумов. Военно-судное дело о последней дуэли Пушкина. Уточнение оценок // Московский пушкинист. II. Ежегодный сборник. М., «Наследие», 1996, с. 265–291), Российском литературоведческом журнале (А. В. Наумов. Евгений Онегин глазами криминалиста // Российский литературоведческий журнал, 1996. № 8. С. 114–121), журнале «Октябрь», (А. В. Наумов. Дуэль // Октябрь, 1997. № 2. С. 161–166), в «Онегинской энциклопедии» (Под общей ред. Н. И. Михайловой. Том I. М., Русский путь, 1999). За публикацию в журнале «Октябрь» автору была присуждена премия этого журнала за 1999 г. (диплом был подписан его тогда главным редактором А. Ананьевым).

В 2004 г. книга вышла вторым (значительно расширенным) изданием (Тула. Издательский Дом «Автограф»). Автор высказывает благодарность пушкинистам – В. С. Непомнящему и Н. И. Михайловой, а также юристу (увы, уже покойному) Е. А. Скрипилеву за их советы и помощь при подготовке второго издания книги, которое также благосклонно было принято читателями.

Особую признательность автор испытывает к известным писателям А. Приставкину и Р. Казаковой, к сожалению уже ушедшим из жизни. Исключительно по их инициативе и рекомендации он был принят в члены Союза писателей Москвы (лично ему самому на это никогда не хватило бы смелости).

В любых биографических исследованиях о поэте прочно обосновались упоминания о полиции, III Отделении, Бенкендорфе. У читателя, безраздельно находящегося во власти поэтического гения, это не может не вызвать противоречивого чувства. Зачем такое соединение самого светлого и самого черного (самого грязного)? Так ли уж много это все значило в жизни поэта? Ю. Нагибин по этому поводу замечает: «Можно подумать, что почти вся недолгая жизнь поэта ушла на борьбу с жандармами и Бенкендорфом. Это унижает Пушкина».[4] Действительно, Пушкин был неизмеримо выше всех бенкендорфов, и жизнь поэта, разумеется, не сводилась к борьбе с ними. Но, увы, факты есть факты, и не считаться с тем, что полиция и бенкендорфы серьезно отравляли жизнь гения, было бы также отступлением от исторической правды. Например, хотя бы один факт: для того, чтобы выехать в 1831 году ненадолго из Петербурга в Москву, не попав к Бенкендорфу, Пушкин должен был «испрашивать» на то согласие у квартального надзирателя (!), а затем униженно объясняться по этому поводу с шефом жандармов.

Когда поэт вызвал к себе профессиональный интерес тайной полиции? Сохранившиеся официальные документы позволяют связать этот интерес с доносом, поступившим 2 апреля 1820 г. на имя министра внутренних дел Кочубея. В нем В. Н. Каразин информировал министра: «В самом лицее Царскосельском государь воспитывает себе и отечеству недоброжелателей… Это доказывают почти все вышедшие оттуда… из воспитанников более или менее есть почти всяк Пушкин, и все они связаны каким-то подозрительным союзом, похожим на масонство, некоторые же и в действительные ложи вступили… Кто – сочинители карикатур или эпиграмм, каковые, например, на двуглавого орла, на Стурдзу, в которой высочайшее лицо названо весьма непристойно и пр. Это лицейские питомцы!..»[5]

Несколько слов о доносителе – Каразине (1773–1842). Это очень противоречивая личность. С одной стороны, еще в начале царствования Александра I в 1801 году он высказывал в письме, написанном непосредственно на «высочайшее» имя, мысли, направленные на ограничение самодержавия законами, облегчение положения крепостных крестьян, введение гласности судопроизводства. С такого же рода советами он и позднее обращался к правительству. За эти взгляды Каразин был подвергнут репрессиям: на полгода заточен в Шлиссельбургскую крепость (в 1820 г.), а потом лишен права проживать в Петербурге и Москве и находился под надзором полиции. С другой стороны, указанный верноподданнический донос министру внутренних дел. С одной стороны, близость к Радищеву, обширная просветительная деятельность, неоспоримые заслуги в основании Харьковского университета. С другой – собственное объяснение мотивов одного из его доносов на Пушкина, разъясненного им самим в его письме В. П. Кочубею от 4 июня 1820 г.: «…единственная цель моя быть употребленным по департаменту, который я предполагаю необходимым и который поручениями Лавровым, фон Фоком и Германом никоим образом заменен быть не может!».[6] Каразин имел в виду департамент Министерства внутренних дел, осуществлявший функции тайной полиции. Он советует министру, чтобы это дело было поставлено фундаментально, а не строилось в расчете лишь на одно мастерство таких энтузиастов, как, например, фон Фок и Лавров.