Ознакомительная версия.
Сергей Михайлович был человек весьма энергичный, предприимчивый, работящий. Учась в институте, зарабатывал репетиторством и у сурового отца денег не просил. При этом — был весельчак, душа общества, великолепный танцор. На танцах в клубе он и познакомился со своей будущей женой, Верой Семеновной Коняевой, из семьи купцов-старообрядцев.
Трудно сказать, на кого из родителей походил больше Дмитрий Лихачев. Два его брата, старший Михаил и младший Юра, несомненно, походили на отца, унаследовали его открытый характер, технические способности, бурное жизнелюбие, и оба стали, как отец, инженерами. Характер Дмитрия был другой — более сдержанный, скрытный. Внучка Лихачева Зина в своих воспоминаниях призналась, что так и не поняла до конца характер деда. Возможно, из трех сыновей Лихачев один вышел в мать. Многие отмечали, что в Лихачеве было что-то от староверов — скрытое упрямство, неотступность, строгость. Были и чисто физиологические черты, свойственные староверам — так, Лихачев почему-то не выносил в доме собак и никогда не курил.
Влияние родителей на мировоззрение юного Мити было огромным с самого начала. Звание личного дворянина, присвоенное отцу его, Сергею Михайловичу, и его успешная служебная карьера позволяли семье вести в Петербурге дворянскую, светскую жизнь, что сказалось на воспитании детей самым благоприятным образом.
Страстью Веры Семеновны и Сергея Михайловича был оперный театр, а именно — Мариинский. Они даже арендовали постоянную ложу в третьем ярусе вместе с семьей их друга Гуляева, игравшего в оркестре театра на контрабасе. И даже квартиру они снимали всегда поблизости от знаменитой Мариинки, и сын их Митя родился в доме на Английском проспекте, в пяти минутах ходьбы от театральной сцены.
Одна из первых картин, потрясших его воображение — идущий на сцене снег. Именно на сцене, а не на улице. Это было как бы предчувствие того, что занимать его будет культура, искусство — больше, чем реальная жизнь.
Еще одно из младенческих воспоминаний — летом они поехали с родителями по Волге, и Митя из всего запомнил лишь одну сцену. Они с маленькой дочкой капитана играют в капитанской каюте, ползают с игрушками по ковру. Дверь на палубу открыта. И вдруг он слышит голос отца: «Смотрите! Мы проплываем Жигули!» И Митя, совсем еще маленький, застывает, пораженный неожиданным ощущением. Он вдруг ясно чувствует, что момент этот ему запомнится на всю жизнь — причем именно тем, что он не увидит Жигули: отпечатается именно это чувство! А если выйдет и увидит — это сотрется, не запомнится. Момент этот известен в психологии: точнее запоминается незаконченное действие. Но столь тонкое чувство у маленького ребенка явно говорит об особых его способностях.
И снова — осень, новый театральный сезон, уже привычный и даже необходимый. Зал, обитый голубым бархатом. Сверкающее зеркалами фойе, где все гуляли в антрактах, раскланиваясь. Как славно вырасти в «высшем свете», среди знаменитостей: Ге, Винтулов, адмирал Веселаго, Чихачев, адмирал Бирилев, Плещеев, Померанцев… Мы уже не знаем их всех, но чувствуем — все люди значительные и достойные, раз их с таким почтением вспоминал в конце жизни Лихачев. Как важны были те уроки великосветской простоты, душевности, никогда не переходящей в амикошонство, эрудиции, широкой образованности, которой не чванятся, поскольку она считается тут абсолютно естественной. То воспитание, безукоризненность поведения, которые так выделяли Лихачева в наши дни, в годы его детства были нормой, а в трудные годы — подмогой: достоинство, любезность, воспитанность помогали «не терять лица» в самые трудные минуты.
Детство — лучшее время жизни. Тем более — когда это лучшее детство, которое только может быть. Для отнюдь не богатой семьи Лихачевых блистать брильянтами в ложе (что было обязательным в свете) было непросто — но они держались, всегда были элегантны и «бонтонны», были «своими» в лучшем обществе, что сказалось и на воспитании сына. Они держали марку и научили и сына ее «держать» всегда, а каких усилий им это стоило — это уже тайна, открытая немногим. И как ему помогла потом светская выучка — «спина всегда должна быть прямой», особенно в трудные годы, когда многие спины согнулись.
Дмитрий Сергеевич вспоминает, как в один год, когда дела семьи шли неважно, снять квартиру вблизи Мариинского театра не удалось из-за дороговизны и они поселились на Петроградской стороне, и для похода в театр им приходилось пересекать Неву по льду — туда и обратно!
Однажды мама упала, а отец, который шел по узкой протоптанной тропке впереди, за воем ветра не услышал ее криков, а она из-за меховой пелерины, которая сковывала руки, не могла никак подняться. Ее спас человек, идущий сзади них. И тем не менее им и в голову не пришла мысль — отказаться от походов в театр. Они продолжали ходить и все так же блистали в своей ложе.
Светский образ жизни вовсе не спасает от трудных проблем. Они есть у всех — просто не надо им поддаваться, их надо преодолевать и по-прежнему блистать в своей ложе. И это светское воспитание помогло Лихачеву выстоять во все времена.
Проще всего лениво сказать: так в то время и я бы жил, и забот бы не знал, и был бы не хуже! Нет — забот тогда было не меньше. Просто было принято с ними справляться.
Помню, как я был изумлен, когда узнал, что семья Лихачева — не самая богатая, но и не самая бедная — жила в петербургской квартире лишь зимой, а к каждому лету, чтобы сэкономить и снять дачу, они вынуждены были оставлять квартиру и увозить мебель на склад. А осенью подыскивать другую квартиру, в надежде найти получше и подешевле, и снова везти мебель и расставлять на новом месте. Прикиньте эти ежегодные хлопоты на себя. Легко ли? Просто тогда было не принято ныть и раскисать: дурной тон!
Зато летом у них была беззаботная дачная жизнь, и с каким упоением ей предавались! Сколько душевности, выдумки, таланта вкладывали в нее! Тяготение к музам в семье Лихачевых-старших летом не утихало, напротив — разыгрывалось. Летом по большей части отдыхали в Куоккале — летней столице петербургской богемы и со страстью участвовали во всех затеях и забавах, принятых там… Многое исчезло бесследно и оставалось лишь в памяти Лихачева — еще и поэтому всегда был к нему повышенный интерес: он — последний из тех, кто помнит, кто сохранил, кто жил еще тогда, когда все было по-другому. Оказывается — совсем другой, чем нынче, была даже пляжная жизнь. Казалось бы, раздевайся, купайся, все как всегда. Но оказывается, в начале века хозяин дачи, как только сдавал ее, сразу же принимал на себя множество обязанностей. В частности, он водворял на воз специальную будку и вез ее на пляж. Главный съемщик (в нашем случае — Лихачев-отец) ехал вместе с ним и выбирал на пляже подходящее место для будки. В будке хранились шезлонги, купальные костюмы, игрушки. Любимой игрушкой Мити Лихачева была маленькая яхта с килем и парусом, с которой он любил играть на мелководье, недалеко от берега. И все это добро хранилось в будке круглосуточно. Странные были времена. Сейчас легко представить, что сделают с самой будкой и ее содержимым пляжные «отдыхающие» в первую же ночь… тогда такое никому в голову не приходило. Да, история не стоит на месте, меняются времена, и особенно — нравы. А Лихачев — еще там, в тех временах, когда будки еще не разоряли по ночам. Поэтому так хочется на него смотреть: на лице его отсвет той замечательной жизни…
Ознакомительная версия.
