Одно меня угнетало: — это отсутствие у меня надлежащего образования и конкретно-положительной подготовки в области социально-политических проблем анархизма. Я глубоко это чувствовал и сознавал. Но еще глубже я сознавал, что в наших анархических рядах эта подготовка отсутствует на 90 процентов. И хотя я находил, что это пагубное явление порождено отсутствием у нас анархической организации и ее школ, однако часто над этим задумывался.
И лишь надежда на то, что этому будет положен конец, меня бодрила и награждала энергией, ибо я верил, что легальная работа анархистов в захватывающий революционный момент неминуемо приведет их к сознанию необходимости создания своей анархической организации и разработке ее средств, которые помогли бы ей привести все наличные силы анархизма к своим позициям и создать цельное и законченное в своих действиях — в данной революции — анархическое движение. Гигантский рост русской революции меня сразу натолкнул на непоколебимую мысль, что анархическое действие в такие моменты неразрывно должно быть связанным с трудовой массой как наиболее заинтересованной в торжестве свободы и правды, в новых победах, новом, общественном социальном строительстве и в новых человеческих взаимоотношениях.
Таким образом, лелеял я мысль о развитии анархического движения в русской революции, а отсюда и его идейного влияния на результаты ее.
С этим убеждением я спустя три недели после освобождения из тюрьмы вернулся в Гуляй-Поле, место моего рождения и жительства, где я оставил многих и много дорогого, близкого моему уму и сердцу и где, я чувствовал, смогу сделать кое-что полезное среди крестьян, в семье которых родилась наша группа, которая, несмотря на то, что потеряла две трети своих членов под расстрелами и на эшафотах в далекой холодной Сибири и в скитаниях по заграницам, все же совсем не умерла. Основное ее ядро все или почти все погибло. Но оно глубоко пустило корни своей идеи среди крестьян не только в Гуляй-Поле, но и за его пределами. Необходимо максимальное напряжение силы воли и отчетливое знание — чего анархисты хотят и что, в связи с этим хотением, можно извлечь даже из развертывающейся политической революции и отсюда, из Гуляй-Поля, из недр населяющего его трудового крестьянства, родится та мощная революционная сила самодеятельности масс, на которую революционный анархизм, по мысли Бакунина, Кропоткина и ряда других теоретиков анархизма, должен опереться, чтобы указать пути и средства подневольному классу к разрушению старого рабского строя, который его угнетает, и к созданию нового, в котором рабство исчезнет, власть не найдет себе места. Свобода, равенство и солидарность явятся путеводителями в жизни и борьбе человека и человеческих обществ, в отыскании новых идей и равенственных отношений между людьми.
С этой мыслью я носился долгие годы на каторге и теперь возвращался с ней в Гуляй-Поле.
Глава II
Встреча с товарищами и первые попытки наладить революционную общественную работу
Группа анархистов Гуляй-Поля.
Стоят (слева на право): А. Семенюта, Л. Кравченко (Грабовой), И. Шевченко, П. Семенюта, Е. Бондаренко, И. Левадный.
Сидят: Н. Махно, В. Антони, П. Онищенко, Н. Зуйченко, Л. Коростылев. 1909 год.
По приезде в Гуляй-Поле я в тот же день встретился со своими товарищами по группе. Многих уже не было в живых. Те, что пришли ко мне из старых, были: Андрей Семенюта (брат Саши и Прокофия Семенюты), Моисей Калиниченко, Филипп Крат, Савва Махно, братья Прокофий и Григорий Шаровские, Павел Коростелев, Лев Шнайдер, Павел Сокрута, Исидор Лютый, Алексей Марченко и Павел Хундей (Коростылев). Вместе с этими товарищами пришли наши молодые товарищи, которые в то время, когда я был на воле, еще не были в группе. Сейчас они уже по два и по три года находились в нашей группе, занимались чтением анархической литературы, распространением ее среди крестьян. Во все эти годы подполья они выпускали прокламации, печатанные на гектографе.
А сколько пришло крестьян и рабочих ко мне, сочувствующих анархической идее, — их перечислить было нельзя. Правда, я не мог брать их на учет, когда тут же рисовал перед собою планы предстоящей для нашей группы работы.
Я видел перед собой своих друзей-крестьян — этих безымянных революционных анархистов-борцов, которые в своей жизни не знали, что значит обманывать друг друга. Они были чистые крестьянские натуры, которые трудно было убедить в чем-либо, но, раз убедил, раз они тебя поняли и, проверив это понятое, убедились, что это именно так, они возвышали этот идеал на каждом шагу, всюду, где только представлялась им возможность. Я говорю, видя этих людей перед собой, я весь трепетал от радостных волнений, от душевной бури, которая толкала меня сейчас же, с завтрашнего дня повести по всем кварталам Гуляйполя среди крестьян и рабочих пропаганду, разогнать Общественный комитет (правительственная единица коалиционного правительства), милицию, не допустить организации никаких комитетов и взяться за прямое дело анархизма. Однако, к утру 25 марта, когда все пришедшие и приехавшие еще с вечера крестьянки и крестьяне, чтобы навестить меня «воскресшего из мертвых», как они выражались, начали расходиться, мы все групповики устроили наскоро свое деловое собеседование, на котором я в действительности представился не таким горячим. Мысль повести пропаганду среди крестьян и рабочих, разогнать «Общественный Комитет» — не нашла в моем докладе надлежащего себе места. Я, неожиданно для многих товарищей, настаивал на уяснении нашей группе положения анархического движения вообще в России. В этой раздробленности анархических групп, которая известна мне была до революции, — я лично не находил удовлетворения. Такой образ действия для дела анархизма по-моему никогда не мог быть удовлетворительным. Он не может группировать силы труда в том же масштабе, в каком выражается революционный подъем широких трудовых масс в период разрушительных действий Революции. А раз это так, то анархисты, придерживающиеся такого образа действий, должны или оторваться от событий и закостенеть в своей сектантской кружковой пропаганде, или тянуться в хвосте этих событий, выполняя работу на пользу своих политических врагов. Следовательно, чтобы предпринять нам в Гуляй-Поле решительные шаги в области разгона правительственных учреждений и объявление вне всяких прав на существование в нашем районе частной собственности на земли, фабрики, заводы и другие виды общественных предприятий, мы должны были, помимо того, что прислушаться к голосу нашего движения по городам, подойти к массе крестьянства, убедиться в постоянстве ее революционной силы и дать крестьянам почувствовать нас возле себя неизменно преданными тем идеям, тем мыслям, которые мы перед ними на сходах и митингах излагаем.
