Мы также сфотографировались вместе с Эми Сяо и его супругой Евой. Потом мы все поплатились за это, так как вскоре Эми Сяо и Ева были арестованы. Эти карточки фигурировали в моем деле в качестве вещественного доказательства.
Одноклассники, слева направо: Лена, Ведя, Ира, Толик, Роза. Пекин, май 1963 г.
У нас в гостинице политическая атмосфера тоже постепенно сгущалась: из временной организации нас официально перевели в Бюро переводов при ЦК КПК, где создали новый отдел по переводам произведений Мао Цзэдуна, хотя мы до поры до времени оставались жить в гостинице. Бюро переводов прислало к нам специального партийного работника, у которого была только одна забота — контролировать мысли сотрудников.
Из русской группы ушел почти весь костяк — Фи-фи вернулась в свое учреждение, Маяна перевели работать в Военный комитет по переводам произведений Мао Цзэдуна, Лили вернулась на Центральное радиовещание, куда она несколько лет назад перешла из Народного университета. В гостинице стало пахнуть порохом, которого я вдоволь нанюхалась в Народном университете.
Первый ряд, слева направо: Катя, Лора, Женя с дочкой, Ира; второй ряд, слева направо: Лена, Тина, Ева, Эми Сяо, Юля, Роза; третий ряд, слева направо: Лион, Ведя, Толик. Последняя встреча интердомовцев перед «культурной революцией» в доме Эми Сяо. Пекин, май 1963 г.
Но судьба все-таки пожалела меня и увела из этой атмосферы — я в третий раз попала в деревню, на целых восемь месяцев. Помню, два больших события провожали нас в новый «поход»: 15 октября 1964 года Хрущева сняли с поста Генерального секретаря ЦК КПСС, а 16 октября была взорвана первая атомная бомба Китая в районе Синьцзяна, как будто был поднят в небо самый большой фейерверк в честь поражения Хрущева. Да, Хрущев сделал много полезного в деле разоблачения преступлений Сталина, но его неотесанный характер сыграл злую шутку в советско-китайских отношениях. Именно 16 октября большая группа сотрудников Бюро переводов выехала в уезд Тунсянь, пригород Пекина. Задача — руководить в деревне так называемым политическим движением «четыре чистки».
Руководителем «рабочего отряда», членом которого я стала, был заместитель секретаря партийного комитета уезда Чанпин Чень Ситун, будущий член Политбюро ЦК КПК и мэр Пекина в 80-х годах, который закончил свою карьеру весьма плачевно — его в 90-х годах арестовали и осудили за коррупцию на долгий срок тюремного заключения. Кое-кто поговаривал, что он ни в чем не виновен, а посадила его так называемая шанхайская группа, которой нужно было во что бы то ни стало протиснуться в высшую власть. Я в это время уже была в Америке, в китайских делах совсем не разбиралась, только поняла, что дело опять касается борьбы за власть. В мое время Чень Ситун был моложавым, веселым, общительным и оптимистически настроенным прагматиком. Различные партийные ограничения он не очень соблюдал и не требовал этого от своих подчиненных. Но само движение зашло вскоре в тупик, потому что простые крестьяне оказались умнее партийных работников. Когда началась атака против так называемых классовых врагов в деревне, крестьяне попросту все поголовно во всех приписываемых грехах сознались и понесли свое будто бы награбленное имущество в место расположения непрошеных гостей. Как они говорили: «Пнули мяч в сторону пришельцев». Простые крестьяне были так хорошо научены нескончаемыми политическими движениями, что были готовы в любое время сознаться в любых грехах, только бы их оставили в покое. В конце концов, они нашей рабочей группе так заморочили головы, что мы совершенно не могли разобраться, кто прав, кто виноват. Чтобы благополучно уйти из деревни, Чень Ситун распорядился вернуть все имущество крестьянам обратно и объявить движение законченным. В сентябре 1965 года мы вернулись «победителями» в Пекин.
В конце 1965 года все группы нашей временной организации стали готовиться к переезду в город на новое место работы, где во дворе Бюро переводов специально для нашего отдела было построено восьмиэтажное здание. Вот здесь и начался кошмар «Великой пролетарской культурной революции».
Перед началом этого всекитайского бедствия произошла последняя встреча моих родителей. Сам Бог захотел, чтобы они встретились.
Дело в том, что мать и ее семья должны были уехать из Пекина на юг Китая в Чанша — столицу провинции Хунань. Как ни старалась моя мать уберечь свою незапятнанную репутацию, беда пришла к ней с совсем неожиданной стороны — от ее мужа Су Мина. Он опять провинился. На этот раз он изнасиловал молодую секретаршу, которая после окончания Педагогического института была направлена на работу в учреждение, где он работал заместителем директора. Его опять стали проверять, он притворился больным и совсем ушел с работы. Организационный отдел ЦК КПК и Министерство металлургии КНР решили отправить его подальше от Пекина, чтобы не портить репутацию партийной организации. Но что делать с моей матерью? Она не только ни в чем не провинилась, а, наоборот, имела большие заслуги перед социалистическим строительством Китая, продолжала быть народным депутатом Всекитайского собрания, три созыва подряд, а также была общепризнанным партийным представителем на всех сессиях КПК. Она также часто публично выступала от имени национального меньшинства — маньчжуров. Но оставлять ее в Пекине одну без мужа не полагалось. Орготдел отправил мою мать на годичные курсы Высшей партийной школы.
После окончания учебы ее несколько раз вызывали на беседы в Орготдел. Наконец, она решила ехать всей семьей в Чанша. Официально она оставалась на работе в Министерстве металлургии, так как была назначена секретарем партийной организации Центрально-Южного горного института, который был непосредственно подчинен Министерству. Но Су Мина, чтобы от него окончательно избавиться, назначили проректором Института китайской медицины провинции Хунань. Их дети должны были уехать вместе с ними. Это был вынужденный переезд, поэтому в маминой семье в течение нескольких месяцев нагнеталась напряженная атмосфера.
Наступил Праздник Весны 1966 года. Уже несколько лет подряд у меня с отцом почти все встречи происходили во второй день этого праздника, раз в год. Никто ни о чем конкретно не договаривался, но отец знал, что я буду приходить именно в это время, знала об этом и моя мать. Каким-то образом отец ухитрялся оставаться в этот день в квартире один — Октябрина с детьми уходила на различные празднества, которых было множество в эти дни. Все эти годы я лично с ними ни разу не встречалась. Дети даже не знали (или не помнили) о моем существовании. Бабушка к этому времени жила со своим сыном Октябрем, который после окончания института в Москве вернулся в Китай, женился и уже успел обзавестись детьми.
