Эту истину я усвоила с самого начала войны, пережив позор первых дней отступления, панику и два вражеских окружения. А до войны в свои шестнадцать лет о войне я имела самое романтическое представление. Враг напал! Ну и что ж? Верхом на горячего коня, в руку саблю и... марш-марш в атаку! А то - за пулемет, и строчи, точно чапаевская Анка... Как все мои сверстники, в затаенных мыслях я совершала подвиги на земле, на море и в небе; покоряла тайгу и неприступные льды, штурмовала горы, строила далекие чудесные города. И очень досадовала, что так медленно тянутся школьные годы в нашем тихом районном городке. Казалось, пока я расту и учусь, - все уже будет сделано и не достанется на мою долю ни подвигов, ни свершений. Никакой романтики...
Мои мечты осуществились, но совсем не так, как я это себе представляла. Во всяком случае - не столь романтично. Убедилась, что война - это прежде всего труд. Труд тяжелый, повседневный, без учета меры и времени, с пренебрежением к опасности, с величайшим напряжением физических и моральных сил. И вся моя романтика, в возвышенном понимании этого слова, испарилась. Мечты о подвигах и славе сами по себе выскочили из головы. Выдержать, выстоять, выжить, победить. Вот и вся романтика войны. Одна на всех.
И когда меня спрашивают, что я делала на войне до того, как стать командиром пулеметчиков, я без ложной скромности отвечаю: "Все". И это действительно так. Перевязывала раненых, хоронила убитых, писала солдатские письма, помогала полковому писарю, хлорировала питьевую воду, стирала бойцам портянки, драила полевую кухню, доставляла боевые пакеты, в окружении ходила в разведку. Одним словом, зря солдатский хлеб не ела. По приказу комиссара Юртаева случалось даже стихи писать и быть артисткой на коротких привалах...
Не легок и не сладок был мой путь от фронтовой Золушки до пулеметного командира. Вот почему я так дорожила своим местом в боевом строю. Ведь это не шутка - в семнадцать девических лет командовать взводом мужчин, в пехоте!..
И тут вдруг совсем некстати эта разведка.
Правда, командир полка в самом начале разговора сказал, что мое участие в разведке - дело добровольное, а не в порядке приказа. И если мне не хочется ехать, то...
Отказаться?! Да разве это мыслимо? По приказу или не по приказу, но раз уж вызвали и предложили, значит, дело решенное. И я ответила без раздумья:
- Согласна. В случае чего, Непочатов меня заменит. Толковый. Положиться на него можно. Вполне.
Я очень рассердилась на лейтенанта Притулина, когда тот, улучив момент, шепнул мне на ухо:
- Съездим и, как пить дать, все отхватим по медали. А то и по ордену...
Я его осадила:
- Хватай, коли за медали воюешь.
Разведчик промолчал, а на улице опять нарвался на мои растопыренные колючки. Он посоветовал:
- Возьми третьего на всякий случай.
- Хватит с тебя и двух пулеметчиков, - буркнула я. - И вообще не лезь в мои распоряжения.
Я брала с собой лучшего пулеметчика Васю Чурая, парня толкового и исполнительного. Он уже успел ременными вожжами крепко-накрепко прикрутить пулемет к задку штабных легковых саней. В оглоблях выламывался резвый жеребец самого командира полка, пытался сбросить с бархатной спины промерзшую попону.
Провожать нас вышло начальство: командир полка, начальник штаба и наш новый комбат, человек необычно молчаливый и пока непонятный.
- Вот тебе и тачанка! - с наигранной бодростью воскликнул командир полка. - Теперь ты у нас и впрямь Анка-пулеметчица. Видишь, даже коня своего не пожалел для такого дела. Ну, добро. Ни пуха!..
- Не зарываться! - предупредил начальник штаба.
Комбат промолчал.
Поехали.
По заснеженной проселочной дороге мы ехали довольно долго.
Впереди - гуськом разведчики в седлах. Сзади, на некотором расстоянии, - моя "тачанка". О минах мы и не вспомнили. Несмотря на обилие снега, сани заносило на раскатах - видно, под снежным покровом был лед. И я крепко держалась за холодный щит пулемета, глядя в спину Чурая. Он правил стоя и в своем широченном маскировочном балахоне был похож на заснеженный приземистый пень.
...Деревня вынырнула из-за бугра столь неожиданно, что мы с ходу едва не влетели в ее единственную широкую улицу. Осадили коня на опушке мелколесья метрах в трехстах от деревни. Развернули сани пулеметом вперед. Разведчики спешились, лошадям на морды - торбы с овсом, чтоб не ржали. Стали слушать. Тишина. Только кони наши овсом похрустывают да луна светит почем зря.
- Что-то непохоже на укрепленный пункт, - усомнилась я. - А не заблудились мы?
Командир разведчиков отрицательно покачал головой, но все-таки сверился по карте. От лунного сияния было так светло, что даже не понадобился фонарик. Я не совсем уверенно сказала:
- Кажется, задачу мы выполнили. Убедились, что Касня не укрепленный пункт, что подходы сюда удобные... Надо возвращаться.
Лейтенант Притулин вспылил:
- С чем? Кто в деревне? Сколько их?
- Да нет там ни одного черта!
- Ты почем знаешь?
- Что ж тебе фрицы, дураки, что ли? Часовых не выставить...
- Да ты откуда знаешь, что их нет?
- Что ты заладил "почему да почему"? Решай. Нечего воду в ступе толочь.
- Решу. Вот только с братвой посоветуюсь.
- Во-во, самое подходящее время для собрания. Не забудь избрать президиум...
Разведчик досадливо крякнул:
- Ну и характер! - и направился к группе конников.
Вернулся он очень скоро, решительный, возбужденный. Кошачьи глаза мерцают зеленоватыми огоньками.
- Решено. Нападаем!
- А если их там действительно видимо-невидимо?
- Ерунда. Скрыться всегда успеем. Фрицы - трусы, ночью догонять не станут. - И вполголоса: - По ко-ням!
На всем скаку наша "тачанка" вылетела на бугор. Круто развернулись у первых домов деревенской улицы. Мой Вася Чурай, кинув мне вожжи, ринулся к пулемету.
- Я сама. Держи крепче коня! - и ударила длинной очередью вдоль по улице. Сначала по левой стороне, потом по правой. Со звоном посыпались стекла. Забухали двери. В деревне началась паника. А я все строчила.
- Ура! - разведчики со свистом и гиканьем пролетели мимо наших саней, ворвались в деревню, застрочили из автоматов.
Было хорошо видно, как немцы, согнувшись, карабкаются по высокому заснеженному откосу линии железной дороги и переползают через рельсы на другую сторону полотна. Их настигали наши пули. То один, то другой неподвижно замирал на снегу. Несколько фашистов отстали, пытались отстреливаться. Их смяли конники. Деревня была нашей...
Мы сняли пулемет с саней и установили его на снегу, взяв под обстрел дорогу, ведущую во вражеский тыл, и железнодорожный откос. Враг мог опомниться и предпринять контратаку.
