Сначала Павел Григорьевич протестовал: «Ну какой пароходчик, коли неграмотен». Очень возражала жена. Но в конце концов котельщик пошел на уговоры друзей, и Арине Ивановне пришлось вытащить из сундука завернутые в тряпочку деньги, припасенные на черный день…
Купец Колчин, продавший развалюшку, вел дело хитро, и «пароходчик» Павел Григорьевич Чкалов, не имея больших капиталов и не будучи по природе дельцом, стал день и ночь работать на уплату процентов по векселям.
Все реже теперь собирались гости в хлебосольном доме Чкаловых. Не на что было и пирогов испечь.
Старшую дочь Анну Арина Ивановна отдала учиться шитью. Четырнадцатилетняя девочка шила на знакомых, и весь свой заработок отдавала родителям.
Вот в это тяжелое время Арина Ивановна 2 февраля 1904[1] года родила десятого ребенка.
Крестили его, как полагается, в холодной купели и назвали Валерием. Правда, отец всегда говорил: Валериан, а то и просто — Аверьян или Волька.
Дела у отца — безработного художника котельного дела и безграмотного пароходчика — шли из рук вон скверно: пришлось дом и буксир заложить сроком на десять лет…
Все чаще появлялся в доме Павла Григорьевича судебный пристав для распродажи домашнего имущества с молотка.
Выручали друзья — они сбегались на торги и покупали более или менее ценные предметы, а енотовую шубу, когда не успевали спрятать, выторговывал всегда приятель Павла Григорьевича — Николай Иванович Шапошников, крестный Валерия. Так многократно имущество возвращалось на старое место, а хозяин его отдавал со временем долги своим друзьям.
Валерка рос и становился любимцем семьи. Игрушек мальчик не знал. Он любил забираться куда попало, лишь бы повыше, чтобы оттуда «хватить» лбом об пол.
С василевскими ребятишками в летние дни он нырял под плоты или, зацепившись за отваливший от пристани пароход, залезал на его руль, с него незаметно выбирался на одну из палуб и на глазах у изумленных и перепуганных пассажиров бросался стремительно в Волгу.
Он мог находиться в воде целыми днями, кончал купаться поздней осенью, когда отец грозил выпороть. Однако угрозу эту ни разу не выполнил: отец был в душе добрым человеком.
А тут случилась беда. На последних неделях беременности Арина Ивановна как-то оступилась, упала, преждевременно родила и, проболев короткое время, скончалась.
Павел Григорьевич совсем загоревал и стал еще молчаливее, его шестилетний сынишка без материнских ласковых рук все больше привязывался к сестрам Анне и Софье.
Валерий через 27 лет на подаренной Анне Павловне книге об одном из своих полетов напишет: «Сестра! Как странно: когда-то, не так давно мальчишка воспитывался тобой, был озорник непослушный, в общем, хулиган, а теперь всему миру известный человек. Но помни, Нюра, меня это не испортило и не испортит — я тот же Валька, каким был и раньше. Только более серьезный и уже пожилой человек. Дорогая сестра, я дарю тебе эту книгу, прочти и знай — это было очень трудно, но мы все-таки преодолели трудности и в этом есть ТВОЯ ЧЕСТЬ — я твой брат. Всегда мысленно тебя целую.
В. Чкалов».
А другой сестре, Софье, он написал: «Милая Сонечка. Вспомни, как, бывало, мы с тобой дрались, у тебя трещали волосы, у меня уши. Дарю тебе эту книгу на память о нашем полете. Трудный полет. Но он первый. И первые, кто это сделали, — мы. И в этом коллективе твой брат драчун Валька. 29 июля 1937 года».
Через некоторое время Павел Григорьевич решил, что его большой семье жить без хозяйки трудно. Он привел в дом новую жену, Наталью Георгиевну, и, собрав ребят, сказал ей: «Вот, Наташа, теперь это твои дети, и ты им будь матерью, а вы, ребята, слушайтесь ее во всем…»
Наталья Георгиевна была признана всеми настоящей матерью, и особенно явно это выражал нуждавшийся в материнской ласке Валерий, который любил мачеху беззаветно до конца своих дней. Их дружба, вера друг в друга и взаимная любовь были настолько неподдельными, что никто, глядя со стороны, не мог подумать, что это неродные люди.
В 1912 году Валерию пошел восьмой годок, и его определили в сельскую школу. Валерка слыл весьма способным учеником, особенную склонность имел к арифметике: решал в уме задачки первым. Он был смышленым и шустрым мальчуганом. Любил и пошалить, играя на переменах в лошадки, а то затевал со своими сверстниками потасовки, чтобы помериться силами, за что иногда приносил в дневнике двойку по поведению. Отец и мать огорчались, но плетка, всегда висевшая в доме на видном месте для устрашения детишек, не применялась, являясь скорее моральным символом родительской власти.
Вне школы василевские ребята делились на базарских и горских. Чкаловы жили на горе и поэтому звались горскими. Здесь селились мастеровые, грузчики, бывшие бурлаки. А ниже, где раскинулся василевский базар, сбегали дома побогаче, жили в них лабазники, подрядчики и звались базарскими. Вечно дрались между собой ребятишки горские и базарские, и маленький Валька был непременным участником баталий. Будучи похож на отца и сложением, и необычной физической силой, Валерий рано окреп и стал силен не по возрасту, что вывело его в предводители ватаги горских кулачного боя мастеров.
Когда Валерке исполнилось восемь лет, он уже выходил против нескольких таких же отчаянных сорванцов, нападавших на него одновременно. В одной из схваток его атаковало шестеро молодцов, и в какой-то момент неравной борьбы он упал и сломал левую ногу. Чтобы отец не огорчался, что его сын побежден, Валька ни разу не вскрикнул от боли, когда товарищи переносили своего вожака в дом.
Через шесть недель драчун и борец снова кричал баварским: «Ну, выходи! Давай доборемся!»
А однажды Валерий помог отцу выиграть пари с купцом Колчиным.
Колчин, подделав документы, подал в суд и потребовал от Павла Григорьевича возврата буксира «Русло», утверждая, что за него он не получал ни копейки в течение нескольких лет. Суд отказал Колчину, купец передал дело в губернский, а когда и там не вышло, подал на «высочайшее», в Питер. Пока шли судебные разбирательства, буксирный пароход стоял на причале под охраной. Наступила зима. В Василеве на масленицу всегда устраивались катания на тройках. Все выходили посмотреть на такое захватывающее дух зрелище. Пришел Павел Григорьевич с затонскими котельщиками. Кучер Колчина — Яшка — начал куражиться перед ними, бахвалясь, что на вороных никто его не обгонит. Павел Григорьевич стал злиться и спросил Яшку:
— Ну а если с горы? Обгонишь?
И тут его обидчик и враг, богатый старообрядец Колчин как пламенем поджег:
