Командир полка, грузный, уже немолодой человек, тоже несший бремя своей работы в тылу как наказание, считавший дни, когда получит боевую часть на фронте, долго говорил о наших задачах, о доблести и самоотверженном труде советских людей, которые стараются дать больше самолетов фронту, вдруг подвел совершенно неожиданный итог своей речи:
- А Круглов разбил самолет, еще пахнущий краской. Приказываю: младшего лейтенанта Круглова посадить под арест на десять суток. Инструктору затем принять от него зачеты, проверить технику пилотирования ночью. И через неделю... - Он посмотрел на притихший строй, на унылую фигуру Круглова и закончил: - ...Через неделю отправить на фронт, чтобы и духа его здесь не было!
Мы все застыли в изумлении. А Круглов, не веря своим ушам, стоял, озираясь по сторонам. И потом широкая, благодарная улыбка засветилась на его ожившем лице.
Мудрый был у нас командир. Он прекрасно понимал чувства и настроение летчика. К тому же ему уже было известно, что Круглов виноват в аварии лишь частично, больше повинна команда аэродромного обслуживания, и ему можно доверить машину и экипаж. Но для нас тогда это его решение показалось верхом воинского благородства.
Однако наиболее значительными и важными были для нас дни, когда в полк приезжали "купцы" - командиры из боевых частей, отбиравшие летчиков для их пополнения. В эти дни очередь из столовой перемещалась к штабу полка, где приезжие колдовали над нашими личными делами. И хотя надежды попасть в поле их зрения для нас, сержантов, почти не было, мы тоже толкались среди жаждущих отправки на фронт, просили, шумели, требовали, умоляли взять нас хотя бы на заметку. Но предпочтение, естественно, отдавалось фронтовикам, а мы в ожидании приезда очередных "купцов" шли грузить дрова, стоять в бесконечных нарядах, заниматься строевой подготовкой и другими скудными тыловыми делами.
Но однажды в полку появился веселый, энергичный капитан в коверкотовой гимнастерке и хромовых сапогах в гармошку. Он бродил по коридорам штаба, заглядывал в казармы, весело заговаривал с летчиками. И... не требовал личных дел. Мы сразу поняли, что это не совсем обычный "купец". Действительно, скоро поползли слухи, что капитан Карманов формирует эскадрилью для боевой работы под Сталинградом, делая при этом предпочтение... нам, сержантам. Неужели, правда?
Да, это было правдой. Наконец-то повезло! Я тоже зачислен в эту эскадрилью!
Ранним сентябрьским утром девятка По-2 взяла курс на юг, К Сталинграду, где в то время бушевало невиданное кровопролитнейшее сражение.
Проплыли под крылом волжские города Ульяновск, Сызрань, Саратов, зеленые холмы Жигулей. И вот уже на горизонте, перечеркнув голубую даль, повисли два ядовито-черных столба дыма, Это в прифронтовом Камышине горели цистерны с нефтью. Здесь уже побывали фашистские бомбардировщики.
Чем ближе город, тем шире и зловеще расползается над степью дым. Уже видны у его основания всполохи пламени, дожирающего сооружения речного порта. Ведущий прижал девятку почти к самой земле, прибавил скорость. Через несколько минут наши самолеты, совершив посадку на Камышинском аэродроме, были рассредоточены по его окраинам и: замаскированы.
Аэродром тоже только что обработали "юнкерсы". Часть поля изрыта воронками, поодаль догорает истребитель И-16. В знойном неподвижном воздухе висит запах гари, раскаленного железа и тротила.
От беззаботно-радостного настроения, не покидавшего нас во время всего полета над Волгой, не осталось и следа. Мы молча и сосредоточенно работаем у самолетов, затем роем неподалеку от них щели для укрытия.
Незаметно подкрались сумерки. Сердце сжимается в предчувственной истоме: а вдруг этой ночью и начнем? Скорее бы!
Но наш командир, капитан Карманов, поручив своему заместителю младшему лейтенанту Лебедеву руководство эскадрильей, надолго улетел в штаб фронта для, кок он выразился; согласования плана предстоящих боевых действий.
Ждем. Проходит день, второй... Рядом, в тридцати минутах полета, насмерть стоит окутанный дымом пожарищ Сталинград. Гул сражения у волжской твердыни слышен за сотню километров. Сталинградское небо превратилось в арену ожесточенных воздушных схваток. И только мы по-прежнему пребываем в состоянии затянувшейся подготовки к боевым действиям. Нервничаем. Пока это проявляется у нас только в шутках, репликах. Аркадий Чернецкий, с первых дней захвативший среди нас своеобразное лидерство в юморе, как-то, глядя на строй наших бомбардировщиков, направляющихся к Сталинграду, совсем не весело роняет:
- Порядочная авиация летает, а беспорядочная ждет указаний...
Возвратился наконец из своего полета к начальству капитан Карманов. Собрал нас и сообщил, что эскадрилье поручено заниматься... связной работой. Опять не то! До чего же обидно!
Но через несколько месяцев нам все-таки повезло: поступил приказ о расформировании нашей эскадрильи связи, а ее личный состав вместе с самолетами передавался в боевой полк ночных бомбардировщиков;
Вот теперь-то, подумалось, для нас начнётся по-настоящему фронтовая жизнь, полная тревог и лишений, смертельной опасности .
Но... В районе Сталинграда в ноябре - декабре 1942 года сложились довольно неблагоприятные метеоусловия. Поэтому нам, молодому пополнению полка, было приказано до поры охладить свой пыл и ждать более подходящих нашему уровню подготовки условий погоды.
Но вот однажды... Еще днем узнал: в плановую таблицу боевых вылетов занесен и наш экипаж - лейтенант В. И. Лебедев и я, его штурман.
Наконец-то!
Как ни ждал этого момента, а он все-таки пришел неожиданно. Поначалу сильно заволновался. Гулко заколотилось сердце, стало вдруг жарко и как-то неуютно в меховом комбинезоне.
Однако волнение улеглось, едва мы с Лебедевым начали готовить свой самолет к боевому вылету. А когда до него остались уже считанные минуты, к нам подошел командир эскадрильи старший лейтенант Н. В. Руднев и его штурман старшина Н. Г. Рачковский. Они были чем-то неуловимо похожи друг на друга оба крупные, степенные, широколицые.
- Ну что, молодежь, готовы к первому боевому? - спросил Руднев.
- Готовы, товарищ старший лейтенант, - ответил Лебедев.
- Пойдете за нами, - деловито пояснил комэск, - с интервалом в десять минут. Будьте все время начеку. В случае еще большего ухудшения метеоусловий немедленно возвращайтесь домой. Понятно?
- Так точно...
- Через час, - вступает в разговор уже Рачковский, - на аэродроме будет работать прожектор в режиме светового маяка. Выходить от цели на него.
- Понятно.
- Ну и добро, - заключает инструктаж Руднев. Потом поочередно хлопает Лебедева и меня по плечу, подбадривает: - Все будет в порядке, ребята!
