Ознакомительная версия.
К полуночи обитатели дома бросились к окнам, услышав снаружи шум, — там началась суматоха. Помощники Франклина Делано Рузвельта обеспечивали свободный проход для президента в поющей, возбужденной толпе соседей его семейного обиталища в Гайд-Парке, собравшейся у портика. Горели факелы, тени их пляшущих огненных языков играли на кронах хвойных деревьев, что огораживали кусты роз, на длинной белой балюстраде. Оркестр отбивал бравурный марш. Трепетал на ветру плакат: «Третий срок обеспечен!»
Открылась дверь; Франклин Рузвельт, прихрамывая, опираясь на плечо сына, двинулся к балюстраде. Вспышки фотокамер высвечивали его лицо — дородное и красное. Президента сопровождали мать Сара, супруга Элеонора, сыновья Франклин и Джон с женами. В глубине портика, поодаль от всех, стоял взволнованный Гарри Гопкинс; он тыкал кулаком в ладонь, победно пританцовывая. Сквозь толпу протискивался парень с плакатом, на котором слова «Третий срок обеспечен!» были написаны поверх «Долой крадущего третий срок!». Президент вместе со всеми потешался над этим.
Наконец-то вот он — момент, когда Рузвельт почувствовал огромное облегчение. Ранним вечером его еще тревожили сводки из Нью-Йорка; но гораздо важнее, что несколько недель его беспокоили зловещие силы, готовые, казалось, примкнуть к оппозиции. Он полагал также, что слишком много сограждан настроены на умиротворение Гитлера. Допускал, что большинство искренне считают свою позицию благом для страны, но она все равно проистекала из материализма и эгоизма. Доходили не вполне внятные сигналы о тайной деятельности «пятой колонны». В тот вечер, когда велся подсчет голосов, Рузвельт, обращаясь к Джозефу Лэшу, заметил:
— Кажется, нам удалось предотвратить путч, Джо.
Но сейчас, стоя перед массой людей, президент мог забыть о напряжении предвыборной кампании и выборов. Он шутил с собеседниками и предавался воспоминаниям о давнем поразительном торжестве в Гайд-Парке, где, по традиции, отмечались ночью победы на выборах.
— Некоторые седобородые старцы вроде меня, — говорил он, — помнят 1912 год и даже 1910-й. Но немногие, думаю, свидетели торжеств в Гайд-Парке помнят, как и я, более ранние события. А я утверждаю, что помню, хотя мои родные не верят в это, первые выборы — Гровера Кливленда, в 1884-м.
Мне в то время было полтора года, но факельное шествие той ночи осталось в памяти...
А этот малец, Франклин Рузвельт-младший, — он только что интересовался, стану ли я президентом третий срок подряд, — тоже запомнит нынешнюю ночь. Он там, в той комнате, ему тоже сейчас полтора года...
Нас ожидают трудные времена, но в будущем я останусь для вас тем же Франклином Рузвельтом, которого вы знали многие годы.
Я всегда был и останусь с вами.
ГАЙД-ПАРК
«Тем же Франклином Рузвельтом, которого вы знали...» Немногие в толпе, должно быть, помнили Франклина подростком, когда он бродил по полям в снегоступах, подстреливал птиц для коллекции, катался на коньках и буерах по ледяной поверхности Гудзона. Затем он стал бывать в Гайд-Парке реже, — каждую осень парень отправлялся учиться: четыре года — в Гротон и еще четыре — в Гарвард.
Возвращался к вдовствующей матери, но ненадолго. Вскоре Франклин женился, весьма кстати, на своей дальней родственнице Элеоноре Рузвельт, племяннице президента Теодора Рузвельта. И снова покинул Гайд-Парк — на этот раз ради Манхэттена, где изучал право и практиковал в качестве юриста. Стал часто появляться в Гайд-Парке осенью 1910 года, когда целеустремленно боролся на выборах за место сенатора в Нью-Йорке. Но после этого снова удалился в другие края, в Олбани, где прожил два года в качестве демократа — противника коррумпированного Общества Таммани; потом переехал в Вашингтон, где был помощником морского министра в администрации Вудро Вильсона. В 1920 году исколесил страну, добиваясь поста вице-президента.
Затем Рузвельт неожиданно вернулся домой снова. Тело его, казалось, стало сокращаться, длинные ноги отказывались ходить. Политическая карьера рухнула. Семь лет, оставаясь в Гайд-Парке, он искал средство излечения от детского паралича, ползая по пустующим пляжам Флориды, принимая целебные ванны в Уорм-Спрингсе, штат Джорджия. Франклин не нашел такого средства. Но нашел себя — занял устойчивую политическую позицию, сделал самые высокие политические ставки. В 1928 году друзья помогли ему перебраться в Олбани, откуда он в течение четырех лет руководил в качестве губернатора штатом Нью-Йорк. В марте 1933 года, в обстановке углублявшейся экономической депрессии, отправился из Гайд-Парка в Вашингтон, чтобы восемь лет энергично руководить страной, переживавшей кризисы и относительные подъемы.
И вот 1940 год. Рузвельт расстался с надеждой добиться третьего срока президентства традиционным путем, поскольку ему противостоял опасный соперник в лице Уэнделла Уилки. Он погрузился в водоворот изменчивых политических альянсов и яростных споров о внешней политике. Ему досаждали изоляционисты в обеих партиях, профсоюзный ренегат Джон Л. Льюис, наметившийся разлад с прежним руководителем его выборных кампаний Джеймсом А. Фарли. На политическую обстановку в Америке оказывала преобладающее влияние фигура Гитлера. Президенту, более всего дорожившему свободой выбора и возможностью распоряжаться временем, пришлось в разгар предвыборной кампании передавать Англии эсминцы и призывать на военную службу американских парней.
Победа на выборах давалась дорогой ценой. В последние, решающие дни Рузвельт сделал изоляционистам весьма нежелательные уступки. После того как Уилки прямо высказал прогноз: третий срок президентства повлечет за собой диктатуру и войну, Рузвельт решительно заверил «матерей Америки», что их «сыновья не будут посланы воевать за рубеж». Между тем в отношении Гитлера он несколько месяцев проводил идею: фашизм повсюду — угроза демократии; нацисты не удовольствуются захватом Европы, но с помощью своих младших партнеров — Италии и Японии — попытаются прибрать к рукам в конечном счете весь мир. И вот на фоне этого такое категоричное обещание матерям Америки!
Теперь он снова достиг апогея власти и престижа. Но кем был на самом деле Франклин Рузвельт? Искусным политиканом, сумевшим выстоять под градом политических выпадов республиканцев, а затем обойти их с флангов и победить в последние две недели предвыборной кампании? Питомцем семейного дома в Гайд-Парке — таким, который никогда, по существу, не отрывался от семьи и оценивал людей и события на основе старомодных стандартов «положение обязывает», долга аристократа и идеалов отмирающего прошлого? Выпускником привилегированной школы Гротона — все еще воодушевлялся увещеваниями ее ректора Эндикота Пибоди насчет честности, общественной морали и справедливости? Государственным законодателем, принявшим в самый разгар реформ чуть ли не радикальный фермерский лейборизм в стиле партии Сохатого — Теодора Рузвельта? Политиком от коалиции демократов, научившимся сделкам и компромиссам с боссами демократической штаб-квартиры Таммани, профсоюзными лидерами, отцами города, аграриями с запада, умеренными республиканцами и сенаторами-изоляционистами? Интернационалистом типа Вильсона, добившегося создания Лиги Наций, а затем вышедшего из нее? Гуманистом, способным потратить миллиарды долларов на пособия по безработице и возмещение убытков и в то же время почти одержимо отстаивать сбалансированный бюджет? Врагом тоталитаризма, который во время мюнхенской агонии выступал в качестве наблюдателя, красноречивого, но бездеятельного? Мог ли он быть один во всех этих лицах?
Ознакомительная версия.
