… Одно меня смущает: сколько будет у нас детей и что будет со мной впоследствии. Для этого нужны деньги, а у нас обоих шиш.
26 декабря 1864
Теперь я живу вместе с Каргополовой, так как я с ней пустился на аферу пополам, только в этом пет никакой пользы. Она рассчитывала, что если наймем квартиру в 5 комнат, то можем отдать три комнаты, но вышло, что мы больше думаем, чем выходит на деле. Мы накупили мебели и каждый месяц отдавали свои 36 руб. за квартиру, потому что в двух комнатах никто не жил, а теперь живет какая-то девица, которая по бедности денег не платит, а другой жилец хотя и платит 20 руб. в месяц, но мы накупили в его комнату мебели на сто рублей.
Некрасов приехал барином и со мною обошелся не очень ласково.
… Здесь жил у меня некто Потапов, уволенный из горного ведомства.
Его я видел еще в Екатеринбурге… Там он вел себя гордо и считал вполне себя за сочинителя ‹…› Мои «Подлиповцы» вскружили голову не одному Потапову… он сообразил, что, дескать, — я поеду в Петербург, попрошу Решетникова помочь мне напечатать что-нибудь ‹…› Я прочитал два хваленые им сочинения, по моему понятию они оказались слишком растянутыми, разговоры мало характеризуют людей и вообще по этим разговорам непонятно, чего нужно говорящим людям. Все они сетуют на свою судьбу, на начальство.
… Одну комедию я снес в редакцию «Современника», там прочитали и сказали, что они не могут напечатать, потому что каждое слово нужно оговаривать… Я попросил Некрасова прочитать. Некрасов сказал, что ни очерк, ни комедия не годятся для «Современника». Но Потапов, посылая очерк, написал Некрасову письмо такого рода, что он — человек бедный, служить не может, хочет и может заниматься только одной литературой и желает быть постоянным сотрудником журнала, поэтому Некрасов может заключить с ним контракт с тем, чтобы он дал ему теперь 300 руб.
Некрасов сказал мне, что Потапов — нелепый господин. Потапов написал ему невежливое письмо, но Некрасов ответил ему, что денег ему никаких не может дать. Потапов рассердился на меня и на редакцию, обругал Некрасова, Головачева, Пыпина и Антоновича. Снес он очерк в «Русское слово» — там тоже не приняли… Везде, куда он носил свои сочинения, он просил наперед деньги, и за это его прозвали помешанным ‹…›.
Нужно прежде посылки сочинения в какую-нибудь редакцию понять направление этого журнала, с самого начала заинтересовать сочинением редакторов. Так, по крайней мере, я насмотрелся в редакциях «Современника» и «Русского слова», куда почти каждый день присылают статьи из провинции — статьи различного сорта и различного склада. Сколько мне привелось читать эти статьи, они или написаны безграмотно, без всякого направления, без складу, — или уже различные идеи пересолены ужасно. Все это литераторы доморощенные, которых понять очень трудно… Им еще много надо читать и учиться многому.
Конец декабря 1864 — начало января 1865
В «Современнике» на меня косятся, вероятно, за то, что я печатаю еще в
«Русском слове», с которым «Современник» начал полемику за то, что Писарев в «Нерешенном вопросе» обругал Антоновича и «Современник». Антонович — неглупый человек, но напрасно тратит свои дарования на полемику, которой он портит журнал и выхваляет себя — что он единственный умный в России человек, т. к. он — первый критик в «Современнике».
Придешь в редакцию, поздороваешься, с тобой никто ничего не говорит, и если говорят насчет дел редакции, то говорят шепотом или говорят — «после поговорим, теперь нельзя» ‹…›. Такая натянутость редакции мне очень не нравится, и я хочу перейти на сторону «Русского слова».
5 мая 1865
Сижу я пьяный у растворенного окна во двор. Слышу слева разговоры баб- барынь опетербуржившихся… пустяки; живого, для души разговора нет.
Толкует и жена моя — ей не выдумать толковать дела. У нее практическая жизнь: хлеб почем, квартира почем, тот какой, этот живет дрянно ‹…›.
Направо я слышу из двора веселые крики ребят, по-простонародному ребятишек, они играют в бабки. Я чуть не всплакнул, потому что мне сейчас представилось то, как я играл в детстве в бабки; мне играть хотелось, хотелось быть ребенком ‹…› но только ребенком умным, которому бы можно было отдохнуть…
— Вот и Серафима Семеновна замуж вышла, и ты выйдешь замуж, — говорит старуха у моих дверей.
— Я не пойду.
— Замужем лучше…
— Лучше, если жить на счет мужа: знай себе спи, командуй кухаркой!..
Где же свобода, легкий труд?
А то, что я людей еще видел мало, женился рано и на такой, которая стоит ниже меня по развитию? Она выглядит снисходительной барыней, я — мужиком развитым; она живет на мои деньги и ничего не делает. Ей нужно хорошее платье, мне хочется надеть мужицкое; она настаивает, чтобы я гулял с нею под руку и был одет в хорошую одежду, а я не хочу, — Жалко эту женщину. Она начала поддавайся моему влиянию: сидит дома, читает книги со скуки, ходит просто, говорит просто с бедными людьми; но как понять: насильственное это или натуральное? Она отупеет больше, когда у нее будет ребенок, и воспитание даст глупое. Что делать?
9 мая 1865
В редакции «Современника» лежала моя статья — «Горнорабочие. 1-й этнографический очерк». Редакторы все говорили, что они ее не поместят в мартовскую, апрельскую книжку, потому что материалов хороших много. Значит, они высказывали, что моя статья дрянь. Но зачем они не сказали мне это в глаза, зачем шесть месяцев держат ее? Пыпин сказал, что она у Некрасова.
Пришел Некрасов, поклонился мне, а за руку не поздоровался и стал разговаривать с двумя просителями. Через полтора часа после его прихода Пыпин сказал ему шепотом: «Что мы станем делать с Решетниковым? Я ему сказал, что статья у Некрасова, и я сказал ему, что у нас теперь много материалов и ваша статья в апрельскую книжку не пойдет».
— Да надо развязаться с ним, — сказал Некрасов и, немного погодя, подошел ко мне.
— Вы извините меня, г. Решетников, что мы так долго вашу статью держим. Ее нельзя напечатать. Если вы будете писать все в таком роде, как вы теперь пишете и торопитесь писать, без соображений, то вы, с вашим талантом, допишетесь до того, что вас будет жалко. Если вы что-нибудь хорошее напишете, мы с удовольствием примем. Но если вы будете писать так, то в плохом журнале конечно будут печатать.
Я простился с ними пожатием руки, но пожатие было просто из вежливости, особенно чувствовал при этом неловкость Антонович. ‹…› Вчера был у Потапова; принял хорошо, но мне не понравились чиновники: говорят о пустяках, пьют водку… Вечером Потапов сделал скандал: обругал стряпку всячески за то, что она спит и не хочет идти за водкой. Я увидел в нем пермяка-чиновника, невежу вполне, мечтающего, что он чиновник… Он мне ужасно надоел, и я хочу порешить с ним всякое знакомство.
