Понимая это, Беркли не пошел, однако, в своей борьбе против материализма и атеизма по проторенному схоластами пути. Он, не отдавая себе в этом отчета, поступил так, как поступил в свое время Фома Аквинский: повернул (хотя и не с таким успехом, но не с меньшей смелостью и решительностью) против противника его же оружие — направил острие номинализма и сенсуализма в сторону безбожных учений.
Традиционные формы и методы защиты религиозной догматики не достигали цели — не способны были переубедить приобщенные к научной мысли светски образованные умы. Аргументы, основанные на опыте и рассудке, необходимо было парировать такими же аргументами. Надо было принять бой на территории врага, скрестив на ней оружие эмпирии и логики. Беркли «принадлежал к той группе англиканских священнослужителей, которые брались за перо для сражения со свободомыслящими, физикалистами и вольнодумцами, стараясь их сразить их собственным оружием, аргументацией по всем правилам» (42, стр. 30).
Беркли пошел своим, для лагеря церковников новаторским, путем. «Но в одном я неповинен,— писал он в своем юношеском философском дневнике. — Я не пристегиваю свою веру к рукаву кого-нибудь из великих людей. Я руководствуюсь не предрассудками и предубеждениями. Я не разделяю какого-либо мнения потому лишь, что оно является древним, общепринятым, благопристойным...» (8, I, стр. 58). Позднее он повторил это утверждение: «Единственное преимущество, на которое я претендую,— это то, что я всегда мыслил и судил самостоятельно» (8, IV, стр. 117).
Беркли понял, что пришла пора порвать со схоластическим догматизмом, что без этого невозможна более эффективная борьба против новых веяний. «Если мне говорит, например, школьный философ: „Аристотель сказал“, то все, что, по моему мнению, он намеревался сделать, состоит в том, чтобы склонить меня принять его мнение с теми почтением и покорностью, какие привычка связывает с именем Аристотеля» (9, стр. 54). Понимание негодности такого метода привело его к «бунту против метафизических понятий» (11, стр. 8). «Вопрос: что становится с Вечными Истинами? Ответ: они исчезают» (8, I, стр. 90). Его намерением стало не превозносить непререкаемые «истины» «вечной философии» — «philosophiae perennis», a «убедить скептиков и неверующих доводами разума» (11, стр. 4).
Беркли по праву считал себя реформатором в лагере философских поборников религии, хранителей веры. «Я охотно соглашаюсь, — признавался он, — что новшества и правлении и религии опасны и им должно противодействовать. Но есть ли подобные же основания к тому, чтобы отбивать охоту к ним в философии?» (11, стр. 101). Философ, закрывающий глаза на сдвиги общественного сознания, упорно придерживающийся архаических методов борьбы, обрекает на провал свои усилия. «Несомненно, что весьма слаб или весьма мало знаком с науками тот, кто отринет истину, допускающую доказательство, лишь потому, что она появилась заново или противоречит человеческим предрассудкам»,— провозглашает Беркли в предисловии к своему программному «Трактату» (9, стр. 31).
По словам Ардли, «подлинный Беркли... на самом деле был незаменимым проводником по тем характерным философским проблемам, которые возникли благодаря неожиданному и прямо-таки ошеломляющему влиянию точных наук на европейскую мысль семнадцатого века» (27, стр. 47). Но «проводник» этот был своеобразный. Поняв, что нельзя попросту обойти преграды, поставленные знанием на пути веры, и стремясь их преодолеть, он вел не в науку, а пробирался через нее обратно к религии.
«Новаторство» Беркли было не в новых устремлениях, не в целях и конечных выводах. В этом он оставался старовером, то и дело повторяя себе, что по отношению к непонятным истинам откровения «нам подобает лишь смиренная и беспрекословная вера, подобная той, какую католический крестьянин проявляет по отношению к латинским изречениям, которые он слышит при церковной службе» (8, I, стр. 88), что «необходимо быть крайне осторожным, чтобы не давать ни малейшего повода задеть церковь или церковников» (8, I, стр. 87). «Новаторство» Беркли, которое его поклонник Люс называет «революционным тезисом» (43, стр. 160), Дэво — «призывом к революции» (34, стр. 11), а Гуйэ— «манифестом в стиле новой философии» (39, стр. 228), заключалось в том, что Беркли переливал старое вино в новые меха — по-новому доказывал старое. Отвергнув томизм, Беркли сделал попытку превратить номинализм и сенсуализм из пособников материализма и атеизма в слуг теологии, перевернуть эти учения, поставить их с ног на голову.
Учение Беркли может быть правильно понято лишь «как реакция против просветительского, чуждого религии, духа механистического понимания природы... как оборонительное оружие против безбожного материализма» (52, стр. 124).
В 1705 г. восемь студентов колледжа Троицы в Дублине организовали тайный кружок по изучению «новой философии». Для обсуждения интересовавших их вопросов они собирались каждую пятницу в 5 часов пополудни не менее чем на три часа, как гласил выработанный ими устав, определявший регламент и распределение обязанностей. Отсутствовавшие и опоздавшие на заседание подвергались штрафу. Вдохновителем кружка был двадцатилетний Джордж Беркли.
Джордж родился 12 марта 1685 г. на юге Ирландии в Килкрине, неподалеку от Килкенни. Он был старшим из семи детей в семье мелкопоместного дворянина Уильяма Беркли. Когда в Англии вспыхнула «Славная революция», закончившаяся в 1689 г. свержением Якова II и компромиссом между буржуазией и феодальной аристократией, компромиссом, приведшим новый класс к участию в государственной власти, Джорджу минуло три года. Политическая обстановка в последующий период вовсе не была «идиллической», и сложившиеся в этот период воззрения Беркли не могли быть «философским отражением этой идиллии», хотя и существует такое мнение (15, стр. 154). «Год за годом партийные распри все возрастали. Тори боролись против вигов, церковь—против диссидентов, приверженцы Якова — против сторонников ганноверской династии. После смерти королевы Анны встал вопрос о престолонаследии» (46, стр. 277). Попытка реставрации Яковом II феодальной монархии закончилась провалом после поражения на реке Бойн в Ирландии в 1690 г. Ирландское население подверглось репрессиям. В стране начался голод, вспыхнули эпидемии, разразились восстания.
В то же время это был период, когда пришедшая к власти буржуазия начала борьбу за мировое владычество, за грядущую Великобританию, борьбу, сопровождавшуюся серией войн с целью захвата новых колониальных владений и внешних рынков. Промышленный переворот в Англии был уже не за горами.
