Все это настораживало, тревожило, предвещало приближение большой войны.
А что же еще? А еще - твердая убежденность, что война, если она начнется, будет вестись на чужой земле.
И вот война началась. На нас напала фашистская Германия, та самая Германия, с которой совсем недавно был заключен Пакт о ненападении.
Быстрей в казарму!
Экзамены закончились через неделю. Без торжественных церемоний выпускная комиссия объявила приказ об окончании школы. Всем нам присвоили сержантские звания.
Человек тридцать выпускников, среди которых были Игнатов, Слободин, Емельянов и я, назначались летчиками-инструкторами в Чебоксарскую школу пилотов.
Вот и первая военная дорога. Пока она ведет нас в тыл. У железнодорожных мостов выросли небольшие, еще не успевшие почернеть деревянные навесы, а под ними - красноармейцы. Когда мимо проносятся воинские эшелоны, бойцы подтягиваются, некоторые машут вслед. Из открытых дверей воинских теплушек в ответ несется: "Дан приказ ему на запад..." Эшелоны торопятся на фронт.
Прибыли наконец в Чебоксары - небольшой городок на берегу Волги. Сразу началась напряженная работа. Летали ежедневно с рассвета до темноты. Учили курсантов, доучивались сами.
Налетаешься до "черного подворотничка", поболтаешься в воздухе часиков шесть - все больше круг да зона, - думаешь: "Ну все! Последняя посадка - и отдых", - а тут командир отряда показывает два пальца: "Сделай, друг, еще парочку полетиков!" И снова круг да зона. Взлет, первый разворот, второй, третий... расчет, посадка, и снова... до того, что самому впору "скозлить".
Но после трудового дня всегда казалось, что сделать можно больше. Вертелась надоедливая мыслишка: как ты ни старайся, настоящая работа будет только на фронте, туда и надо стремиться.
А оттуда приходили неутешительные вести. Наши войска отступали. Враг захватил Прибалтику, часть Белоруссии и Украины, ожесточенные бои развернулись на подступах к Ленинграду, враг рвется к Смоленску. Разбойничает фашистская авиация.
Комиссар не успевает передвигать на восток флажки на карте, путая названия все новых и новых направлений. Война идет не на чужой, а на нашей земле, той самой, ни клочка которой мы еще недавно не собирались отдавать никому.
Клинья вражеских танковых колонн ползли все дальше в глубь советской территории. Но все-таки где-то на западном Буге дралась Брестская крепость, насмерть стояли защитники Одессы... Когда наступали сумерки, с наших аэродромов поднимались в воздух тяжелые бомбардировщики для нанесения ударов по глубоким тылам фашистской Германии.
Затаив дыхание, мы слушали сводки Совинформбюро... Не на жизнь, а на смерть дрался наш народ на фронтах, самоотверженно трудился в тылу. И всюду в первых рядах были коммунисты и комсомольцы. Геройски погиб экипаж бомбардировщика капитана Николая Гастелло, врезавшись в колонну немецких танков и бензозаправщиков. В ночь на 7 августа на подступах к Москве Виктор Талалихин таранным ударом сбил вражеский бомбардировщик. Тысячи коммунистов добровольно встали в ряды действующей армии. Росло народное ополчение, которое возглавляли московские коммунисты.
В тылу врага разворачивалась партизанская борьба. День и ночь двигались на восток эшелоны с эвакуированными заводами. У каждого из нас крепла твердая убежденность, что недалек тот день, когда вражеские полчища получат сокрушительный удар...
Наступила сырая осень. Деревья почернели, словно их зеленый наряд смыли холодные непрекращающиеся дожди.
Погожие дни теперь выпадали редко. Обычно с утра небо над аэродромом затягивалось облаками и в воздухе повисала свинцовая кисея, сотканная из мелких дождевых капель. Учебные полеты сразу прекращались, занятия переносились с аэродрома в классы. По десять - двенадцать часов в сутки изучали мы с курсантами теорию полета, штурманское дело, материальную часть.
В октябре ударили заморозки. Небо очистилось. Пытаясь наверстать упущенное время, командование школы разработало дополнительный план полетов. Но обстановка неожиданно изменилась. Школу расформировали. Нас с Виктором Емельяновым зачислили в 710-й ночной ближнебомбардировочный полк.
На аэродроме, в казармах, на складах с утра до поздней ночи суетились красноармейцы и командиры. Встречали прибывшее пополнение, получали обмундирование, укомплектовывали эскадрильи и звенья. Часть самолетов для полка перегнали из Горьковского аэроклуба. Это были старенькие У-2. С наступлением темноты начинались полеты. Опыта пилотирования самолета ночью еще никто не имел. Работа была напряженной. И, как во всяком новом деле, не обошлось без происшествий.
Выполняя второй самостоятельный полет, сержант Михаил Федоров высоко выровнял машину, и примерно с четырех метров она рухнула на землю. Сидевший в задней кабине Виктор Емельянов и сам Федоров получили ранения и попали в госпиталь. Емельянова вылечили довольно быстро, и он успел вылететь с нами на фронт, а Федоров остался долечиваться.
Наш полк был двухэскадрильного состава: двадцать летчиков, двадцать штурманов, двадцать самолетов У-2. 28 ноября мы вылетели на фронт. Я расстался со многими товарищами по школе. За первый день преодолели два больших маршрута: Чебоксары - Горький, Горький-Владимир.
Когда поднялись из Владимира, термометр показывал минус три, увеличилась облачность. Метеорологи предупредили: возможно обледенение. Но командир полка капитан Куликов, бывший работник аэроклуба, подумав, сухо ответил: "Мне приказано быть в Ахтырке..."
Вот и первые авиационные сюрпризы. Шедший впереди командир эскадрильи старший лейтенант Беличенко неожиданно отвернул со снижением в сторону и пошел на посадку. Его маневр мне был непонятен. Командир первого звена старшина Покидышев вышел вперед и повел группу дальше.
Пролетев четверть пути, я стал замечать, что с самолетом начинает твориться что-то неладное. Он отяжелел, стал плохо слушаться рулей. Видимо, так же вели себя и другие машины. Над полями они вдруг, словно по команде, переходили на бреющий, а при подлете к лесу медленно набирали высоту.
В чем дело? Я снял крагу и протянул руку к стойке центроплана. Пальцы ощутили холодок льда. Обледенение!
Из рассказов бывалых авиаторов я знал, что из-за обледенения самолета погиб не один замечательный летчик. Теперь вот мне самому пришлось с этим столкнуться. Что будет?
В этот момент переговорное устройство донесло до меня взволнованный голос механика Васи Коновалова:
- Машина покрывается льдом. Что делать?
- Все летят и мы будем лететь!
При подходе к небольшой рощице самолеты медленно поползли вверх. Моторы работали на максимальных оборотах.. Когда лесок кончился и впереди показалась равнина, я заметил торчащий из снежного сугроба хвост У-2. В нескольких метрах от него стоял, свалившись на крыло, второй самолет. Что такое? Перевел взгляд на ведущего и увидел, что эскадрилья пошла на посадку. Стал осторожно снижаться и я. Приземлился и вижу: товарищи, которые сели раньше, бегут туда, где лежат разбитые машины.
