отходом поезда, оставили пещи и куда-то исчезли.
Не успеваю подумать о своих попутчиках, как вот они, легки на помине. В дверях появляется усач, за ним молодой парень в вязаном свитере. Выкладывают на столик свертки, коробки.
- Извините, - говорит парень, - не обедали еще сегодня, замотались.
- Милости просим к нашему столу, - приглашает усач.
- Спасибо, спасибо, я только что из дому.
Стоя у окпа, вижу, как снежинки старательно заштопывают темноту. Вагон швыряет из стороны в сторону.
В Ворошиловградо я буду утром. Это была твоя последняя дорога. Теперь по этой дороге я еду к тебе.
- Только теперь... Спустя тридцать лет...
Закрываю ладонями глаза: да, целых тридцать...
Я знал, что ты спросишь... О, я бы давно примчался, прилетел, оставил все на свете, но я пе знал, где ты...
Только теперь в моих руках оказался твой вечный адрес.
- Как же это произошло?
Как это произошло? Сейчас, сейчас... Голова идет кругом. Еще поезд стучит, гремит, грохочет... Все произошло как будто просто, а на самом деле... Впрочем, это был обычный осенний день.
Я вышел из отделения и побрел по госпитальному городку. Асфальтированные дорожки, бегущие вдоль толстостенных корпусов, словно возвращают меня в старипу. Воп там, в полукруглых окнах, за которыми теперь находятся наши ординаторские, в этих бывших бойницах мне видятся пушки, подвешенные с помощью крючьев, оставивших навсегда свой след в потолке. В фойе нашего клуба написано, что открытый в 1755 году "полевой шпиталь для лечения воинских чинов из батальонов русской армии" входил в Киево-Печерскую цитадель как самостоятельный узел укрепрайона. Тогда здесь было три отделения: ломотное, полостное и лихорадочное. Здесь лечились герои походов Суворова. Гремели бои, лилась кровь, и потому вокруг "шпиталя" на случай вражеского нападения бежал ров, ныне притаившийся под кронами парка. Я и нс заметил, как забрел в глубину аллей.
Здесь по-особому ощущаешь свежесть воздуха, уже позимнему прохладного и бодрящего. Нашел укромную скамейку. Гляжу, белка из-за ствола ясеня тянет ко мне мордочку: не угощу ли чем? Угощу. Припас орех. "Машка, Машка!" зову. Тут этих белок у нас целые семьи, и я у/к знаю их повадки. Бросаю орех, Машка вертит его в своих лапах, проверяет на прочность. Сейчас она побежит с подарком от меня подальше и, как самую дорогую капсулу, зароет орех в листья. Я осторожно закуриваю, чтобы не спугнуть зверька.
- Майор медицинской службы располагает спичками? - послышалось вдруг из-за плеча, рядом со мной на скамейку опустилась девушка.
- Прошу, - я протянул зажигалку.
- И сигарету.
Она мучительно долго прикуривала, кося темными зрачками в одну точку сквозь упавшую медную прядь волос, стараясь разглядеть, задымилась ли сигарета.
И тут же закашлялась до слез.
- Кубинские? - спросила.
- Болгарские, - объяснил я.
- Все равно не мои. Я привыкла к табаку более высокого сорта. - И она щелчком стрельнула сигаретой в кусты.
Она расстегнула свое ярко-красное лакированное пальто и лихо забросила ногу на ногу. Брюки в полоску.
- Что это вы так пристально меня обозреваете? - спросила низким голосом, словно натруженным долгими разговорами. - Вам не по вкусу мои брюки? Ну а если у девушкп красивые ноги и она не терпит, когда пристают? Это ее спасение. Я, может, говорю глупости...
Зачем она появилась тут? Была в управлении госпиталя и ей отказали в работе? Это нам медсестры, если, конечно, она медсестра, ох как нужны.
- Простите, девушка, вы хотите меня о чем-то попросить, - сказал я утвердительно, пытаясь узнать о ее намерениях.
- Просить? Каменные вы все тут. Понятно? Каменные, - и сказала вполне серьезно: - Я, может, просто хочу назначить вам свидание.
- Почему именно мне?
- А почему не вам? Бы любите белок, любите животных, значит, вы хороший человек.
- Хорош человек, пока не имеешь с ним дела, - сказал я.
- А, - протянула она и наклонилась, чтобы поднять с земли желтый лист. - Боитесь разочарований. - В ее голосе звучало какое-то искусственное сочувствие. - А как насчет риска? - Она протянула листок белке, которая снова высунула мордочку из кустов. - Прыгай сюда, рыжая, давай познакомимся, меня зовут Анной. - И, не поворачиваясь ко мне, по-деловому спросила: - Так когда же мы идем?
- Куда? - Я начал было тоже ей подыгрывать.
- Ну, это мне неведомо, в музей, в ресторан, на танцы, в театр.
- Да я, знаете, как-то не планировал.
- Секунду. - Она выпрямилась и, помолчав, уже обращаясь к белке, которая шебуршилась в листве, заговорила: - Видишь, Машка, тут все планируется. Любовь. Смертность. Знакомство тоже.
Я, признаюсь, опешил, но тут же нашелся:
- Культпоходы тоже планируются.
Что еще я мог придумать? Ведь сейчас встанет и уйдет. И все. Встречи в большом городе не повторяются.
А мне уже не хотелось, чтобы она уходила. Где ее потом искать? Я растерянно поднес к губам свою сигарету горящим концом.
- Очень мило, - усмехнулась она. - Когда же мы идем?
Теперь деваться было некуда, и, прикрывая пальцами обожженную губу, я пустился было в размышления:
- Сегодня я не могу. Завтра, - я вспомнил, что должен быть в "академке", в библиотеке нужно покопаться, - тоже вряд ли смогу...
- Уж завтра-то вы сможете, - остановила меня девушка, - потому что я не смогу послезавтра.
Глаза в глаза. Но тут же она не выдерживает и, откинувшись на спинку лавочки, долго смотрит вверх.
И словно замирает: так недвижны ее руки, плечи. "Что же сейчас произошло?" - спрашивает она себя. По мне кажется, она знает ответ, только пе хочет, а скорее боптся произнести его вслух. И еще показалось: ведя разговор о театре, в мыслях она постоянно куда-то уходит, словно что-то важное навязчиво проследует ее, отрывает от самой себя.
- Между прочим, меня зовут Анной, - она снова начала первой. - Если вы когда-нибудь на меня разозл1ттесь, попробуйте мое имя произнести с тремя "н". Полегчает мгновенно..
Итак, мы пошли в театр. Кстати, в оперетту. Мама рассказывала, ты любил оперетту. Шла "Сильва". Артисты играли не бог весть как, но все смеялись, кроме меня.
все аплодировали, кроме меня. Я же был занят своей загадочной девушкой. Когда мы вышли из театра, она сама взяла меня под руку.
- О чем вы размышляете?
- Сказать?
- Да.
- Честно?
- А я не знаю, что такое нечестно, - с обидой произнесла девушка.
Я остановился:
- Хочу вас поцеловать.
В этот момент мы уже были на Бессарабке, возле подземного перехода. Тут, облокотившись на парапет - это я только теперь заметил, - какие-то лоботрясы под ноги прохожим бросали монеты. Прохожие, поднимаясь пo ступенькам, начинали растерянно искать глазами вокруг. О, как это забавляло веселую компанию. Гогот взрывался над улицей.
