Ознакомительная версия.
Я так и поступил – спрятался в кустах, но продолжал наблюдать за ним. Через пять или шесть минут, думая, без сомнения, что я ушёл, он оглянулся, схватил котелок и побежал. Но не далеко, так как я догнал его и пригрозил забрать все, если он не отдаст мне половину. Он снова ответил, что картофель принадлежит его генералу.
– Даже, если бы он принадлежал Императору! – воскликнул я. – Я умираю от голода.
Видя, что от меня просто так не избавиться, он дал мне семь картофелин. Я отдал пятнадцать франков и ушёл. Денщик остановил меня, и дал ещё две. Картофелины были ещё сырые, но это не имело большого значения для меня. Одну я съел, а остальные положил в свою сумку. Я рассчитал, что этой еды мне хватит на три дня, если буду съедать по три картофелины в день в качестве гарнира к куску конины.
Идя и размышляя о своём картофеле, я сбился с пути. Об этом я догадался, только услыхав крики и ругань каких-то пятерых солдат, которые сцепились между собой, как собаки. Возле них лежала лошадиная нога, которая и являлась причиной их ссоры. Один из солдат, увидев меня, сказал мне, что он и его товарищ – оба артиллеристы – убили лошадь за лесом и что, по возвращении в свою часть на них напали трое из другого полка. Если я помогу им, они поделятся со мной. Я боялся такой же судьбы для моего картофеля, поэтому ответил, что мне некогда, но если они продержатся немного, я могу прислать им людей на помощь. И продолжил путь. Потом я встретил двоих из нашего полка и рассказал эту историю. На следующий день я узнал, что когда наши солдаты добрались до того места, они увидели только мёртвого, окровавленного человека, убитого большой сосновой дубиной. Вероятно, трое напавших воспользовались отсутствием одного из своих врагов и убили другого.
Когда я вернулся на место стоянки нашего полка, многие товарищи спросили меня, добыл ли я что-нибудь, я отвечал, что нет. Заняв место у костра, я выкопал себе ямку в снегу, разостлал свою медвежью шкуру, положил голову на подбитый горностаем воротник плаща, которым и прикрылся. Перед сном я съел одну картофелину, стараясь жевать как можно тише: я боялся, что кто-нибудь заметит, что я ем. Потом, взяв щепотку снегу, я запил им свой ужин и заснул, не выпуская из рук свою сумку с продовольствием. Несколько раз за ночь я шарил в ней рукой, пересчитывая свои картофелины. Так я и провёл всю ночь, не поделившись с товарищами, умиравшими с голоду, тем немногим, что досталось мне благодаря счастливому случаю: с моей стороны это был эгоистичный поступок, которого я никогда себе не прощу. Ещё не пробили зорю, как я уже проснулся и сидел на своём ранце, предвидя, что день предстоит ужасный – поднялся сильный ветер. Я прорезал дыру в своей медвежьей шкуре, продел в неё голову таким образом, чтобы голова медведя свешивалась мне на грудь; остальная часть шкуры прикрывала мне спину и ранец. Шкура была такая громадная, что её края волочились по земле. Наконец, пробили утреннюю зорю и, хотя до рассвета было ещё далеко, мы двинулись в путь.
Число мёртвых и умирающих, оставленных нами на месте стоянки было огромно. Дальше оказалось и того хуже, нам приходилось шагать через трупы, оставленные ранее прошедшими полками. Хуже всего было арьергарду – они воочию видели бедствия всей армии. Последними шли корпуса маршалов Нея и Даву и итальянская армия под командованием принца Евгения. Мы шли уже около часа, когда забрезжил рассвет, и так как мы догнали предшествовавшие корпуса, то сделали маленький привал. Наша маркитантка, Матушка Дюбуа, хотела воспользоваться минутой отдыха, чтобы покормить своего младенца, но вдруг жалобно вскрикнула. Её ребёнок умер и отвердел, как дерево. Окружавшие принялись утешать её, говоря, что так лучше и для неё и для её ребёнка и, несмотря на её крики и слезы, забрали у неё умершего младенца. Маленького покойника отдали сапёру. Тот отошёл на несколько шагов в сторону от дороги вместе с отцом ребёнка. Сапёр вырыл своим топориком ямку в снегу, отец тем временем, стоял на коленях, держа ребёнка на руках. Когда кончили рыть яму, он поцеловал дитя и положил его в могилу, потом ямку засыпали. На этом погребение и закончилось.
Через час, возле леса мы устроили большой привал. До нас на этом самом месте ночевали артиллеристы и кавалерия. Тут лежали трупы убитых и уже изрезанных лошадей, а ещё больше было живых – на ногах, но совершенно замерзших – они давали себя убивать, не двигаясь с места. Что касается павших от слабости и усталости, их туши так замёрзли, что разрубить их на части оказалось невозможно. Во время этого несчастного отступления я заметил, что нас постоянно направляли за кавалерией и артиллерией и, когда мы где-либо останавливались на ночёвку, как правило, там всегда были брошенные ими лошади.
Пока полк отдыхал и каждый готовил себе хоть какую-нибудь, хоть самую скудную трапезу, я украдкой забрался в густой лес, чтобы съесть одну из картофелин, всё ещё хранившихся в моей сумке. Но меня постигло горькое разочарование! Картофелина совершенно замёрзла – это был сущий лёд. Мои зубы скользили по ней, и я не смог откусить даже маленького кусочка. Вот тогда-то я пожалел, что не разделил картофель с друзьями. Я вернулся к ним, держа в руках картофелину, замороженную, испачканную кровью из моих потрескавшихся губ. Меня стали расспрашивать, что произошло. Не отвечая, я показал им картофелину, которую держал в руках, и те, которые лежали в сумке. Их у меня мгновенно отобрали. Мои товарищи также как и я не сумели съесть этот картофель, они бросились к огню, чтобы его отогреть, но картофелины просто таяли. Между тем другие мои друзья спрашивали меня, где я его нашёл. Я указал на лес. Они побежали туда, но вскоре вернулись, сообщив, что ничего не нашли. Но мои друзья оказались так добры ко мне, что, сварив полный котёл конской крови, пригласили и меня. Конечно, я не заставил себя дважды упрашивать. Всю свою жизнь я упрекаю себя за свой неблаговидный поступок. А мои товарищи всегда думали, что я нашёл картофель в лесу, и я не стал разуверять их. Но все это только сотая часть того, что произошло впоследствии.
После часового отдыха мы снова двинулись через лес, где местами встречались дома, в которых жили евреи. Некоторые из этих домов очень большие, как наши амбары, с той только разницей, что построены из дерева. На каждом конце ворота, эти дома служили почтовыми пунктами, и экипажи, въезжая в одни ворота, сменив лошадей, выезжали в другие. Обычно такие дома попадались на расстоянии трёх лье друг от друга. Но теперь большей части их уже не существовало – их сожгли при первом прохождении нашей армии.
КАТАСТРОФА. – СЕМЕЙНАЯ ДРАМА. – МАРШАЛ МОРТЬЕ. – 27 ГРАДУСОВ МОРОЗА. – ПРИБЫТИЕ В СМОЛЕНСК. – РАЗБОЙНИЧЬЕ ЛОГОВО.
Выйдя из лесу и приближаясь к Горе, жалкой деревушке из нескольких домов, я увидал невдалеке один из таких почтовых пунктов, о которых я уже упоминал. Я указал на него одному из сержантов нашей роты, эльзасцу Матеру и предложил ему провести там ночь, если только нам удастся добраться туда первыми, чтобы занять свободное место. Мы пустились бегом, но потом выяснилось, что он переполнен старшими офицерами, солдатами и лошадьми – около 800 человек – для нас там места уже не было.
Ознакомительная версия.
