Я очень сожалел, что во время этого доклада, от которого зависело очень многое, может быть даже исход войны, не присутствовали ни фельдмаршал фон Браухич, ни генерал-полковник Гальдер. Ввиду того, что против меня единым фронтом выступало все ОКВ, я решил в этот день прекратить дальнейшую борьбу, ибо тогда я все еще верил, что смогу добиться встречи с главой государства с глазу на глаз и доказать ему правоту своих взглядов».
Как видим, Гитлер был далеко не одинок, издавая 21 августа приказ, в котором говорил о том, что быстрый захват Москвы не является приоритетной целью. Его поддерживала практически вся верхушка вермахта. То есть привычная по многим мемуарам схема «Гитлер против генералов» в данном случае, как и во многих других, попросту не работает. Впоследствии это списывалось на некую «демоническую силу» Гитлера, которая заставляла окружающих слепо верить в то, что он говорит, и полностью подчиняться любой его воле. С «демонической силой» мы еще разберемся в одной из следующих глав, пока отметим сам факт поддержки Гитлера значительной частью германского генералитета.
В итоге Гудериан должен был повернуть на юг и помочь группе армий «Юг» разгромить киевскую группировку русских. Это решение стало неожиданностью как для германских, так и для советских генералов. Возможно, именно по этой причине бросок «стремительного Гейнца» на юг увенчался потрясающим успехом: его войска соединились с авангардами танковой группы Клейста в глубоком тылу советских войск. В окружении оказался практически весь левый фланг советско-германского фронта. Количество одних только пленных, по немецким данным, составило 665 тысяч человек. Несмотря на то что эта цифра сильно завышена, масштабы катастрофы были огромны.
Но генералы все равно остались недовольны. Да, они выиграли сражение, но проиграли войну. «В августе наступил решающий поворотный момент. Гитлер отказался от немедленного прорыва на Москву. Таким образом, был упущен последний шанс», – писал начальник оперативного отдела Генерального штаба Адольф Хойзингер. Если бы танки Гудериана рванулись не на юг, а на Москву, то советскую столицу удалось бы взять до начала распутицы, и война была бы выиграна.
Попробуем по пунктам разобрать эту легенду. Первое: какими мотивами руководствовался Гитлер, отправляя 2-ю танковую группу на юг? Часто говорят о том, что значительную роль играли экономические соображения. Украина – это не просто название территории, это всесоюзная житница. Для немцев слово «Украина» еще с начала ХХ века прочно ассоциировалось с богатейшими сельскохозяйственными угодьями, способными завалить продуктами всю Германию. Восточная Украина – это одна из главных советских кузниц, это угольные копи Донбасса, это металлургические предприятия и харьковские машиностроительные заводы. Смысл даже не в том, чтобы захватить это все для Германии – хотя это, безусловно, важная задача, – а в том, чтобы лишить всего этого русских.
Но разве Гитлер не понимал, что захват Москвы и быстрое окончание войны и так передаст все эти богатства в руки немцев? Видимо, не понимал. И на то у него были веские основания. Германские генералы в своих выкладках почему-то исходят из допущения, что захват Москвы означал бы окончание Восточной кампании и капитуляцию Советского Союза. Порой создается такое впечатление, что вермахт не войну на уничтожение ведет, а в «царя горы» играет. Это тем более странно, что аналогичное допущение чуть больше века назад весьма дорого обошлось Наполеону, который тоже думал, что Москва – это ключ к победе. Он захватил древнюю столицу России, немного поскучал в Кремле, а потом с удивлением обнаружил, что война, оказывается, только началась!
Три года спустя на острове Святой Елены у французского императора было достаточно времени подумать над поведением этих странных русских. Германские генералы же, на свою беду, никаких выводов из французского опыта не сделали. Между тем до сих пор никто не сумел привести хоть одного убедительного довода в пользу предположения о том, что потеря Москвы привела бы к капитуляции Советского Союза. И весьма вероятно, что немцы, сумев занять Москву к началу октября, оказались бы в той же ситуации, что и Наполеон: русские не сдаются, куда наступать дальше – непонятно, да и распутица сковала все движения, коммуникации растянуты и кишат партизанами, фланги тоже растянуты, причем над южным нависает громадная группировка русских, взлетающие из Крыма бомбардировщики продолжают бомбить румынские нефтепромыслы. В Восточной Украине русские собрали богатый урожай, Харьковский тракторный завод продолжает в огромных количествах штамповать танки, до кавказской нефти далеко как до Луны пешком… Неприглядная картина, не правда ли? Но даже она построена на одном весьма спорном допущении, что немцы все-таки сумели бы взять Москву.
На самом деле за первые два месяца вермахт сумел усвоить несколько весьма неприятных истин. Во-первых, наличие танков и грузовиков не делает общий темп их продвижения более быстрым, чем у Наполеона. Во-вторых, русская оборона может напоминать каменную стену, о которую можно долго стучаться лбом. В-третьих, вырвавшиеся вперед подвижные группы легко могут сами попасть в окружение. Пока что это сходило им с рук, но это только пока. В-четвертых, надежды на то, что Россия окажется колоссом на глиняных ногах, который рухнет после первого же удара, оказались иллюзией…
Удалось бы в таких условиях взять Москву быстрым ударом? Советские военачальники считают, что нет. «Немецкие войска были не в состоянии с ходу взять Москву в августе, как планировали некоторые немецкие генералы. В случае наступления они оказались бы в более тяжелом положении, чем в ноябре и декабре 1941 г. под Москвой. Поэтому все попытки немецких генералов и военных историков свалить вину за поражение на Гитлера несостоятельны», – напишет после войны маршал Жуков. «Положение советских войск было очень сложным. И все же я считаю, что у немецких войск не было реальных шансов на продолжение крупномасштабного наступления на Москву. Им обязательно нужна была передышка, которая наступила в августе», – вторил ему маршал Рокоссовский. Конечно, советские маршалы – лица заинтересованные, хотя и не в большей степени, чем их германские коллеги. Но совершенно очевидно, что резервы, которые были в сентябре – октябре брошены советским командованием на южный участок фронта, чтобы закрыть образовавшуюся там зияющую брешь, вполне могли быть при ином развитии ситуации брошены под Москву. А сама Москва, даже если бы немецкие танки ворвались на ее окраины, стать вторым Сталинградом, где бои велись бы за отдельно взятые дома, а наступательный порыв вермахта перемолот в кровавой мясорубке.
