Пожилая черкешенка плача что-то рассказывает Тане и зовет ее посмотреть. "Что такое, Таня?" - "Просит сына перевязать, большевики штыками искололи".
Таня торопливо роется в медицинской сумке, что-то взяла и отправилась в соседнюю комнату. Я пошел за ней.
Молодой черкес при виде ее завозился, приподнялся в кровати. Мать заговорила с ним по-черкесски. Он встал, поднял рубаху для перевязки.
Тело бледно-желтое. Во многих местах черно-синие запекшиеся раны. Раны загноились.
Таня осторожно промывает их, что-то шепча, качает головой и накладывает перевязки.
Четырнадцать ран и ни одной нет особенно большой. Кололи, видимо, не убивая, а для удовольствия.
"За что же они вас так?" - невольно спрашиваю я.
"Бюржюй, говорят",- ответил черкес.
Его мать быстро, ломанно начала рассказывать, как большевики убивали и грабили в ауле.
На другой день в Шенжи - свиданье Корнилова с генералами Эрдели и Покровским.
На площади, около мечети гремит музыка, гудят войска.
Корнилов говорит, обращаясь к черкесам. Черкесы стоят конной толпой с развевающимся зеленым знаменем с белым полумесяцем и звездой.
Внимательно слушают они небольшого человека с восточным лицом. А когда Корнилов кончил, раздались нестройные крики, подхваченные тушем оркестра…
После парада на вышке минарета показался муэдзин, худой, черный. Долго слышались горловые выкрики его и ответный гул черкесской толпы. Муэдзин призывал к борьбе, к оружию, к мести за убитых отцов и братьев.
Вечером к нам зашел полк. С. "Корнилов вам привет прислал". Я улыбнулся. "Нет, серьезно. Я у него был сейчас. Спрашивал: как ваш отряд? Весь, говорю, перебит, переранен. А адъютант ваш? - ранен, говорю. Передайте ему привет, скажите, буду в лазарете - разыщу".
Утром мы выехали из аула.
Ново-Дмитриевская
С ночи погода изменилась. Пошел липкий, мокрый снег с сильным, колючим ветром. Стало холодно.
Вышли строевые части. Растянулся по дороге обоз… Ехать долго. Только к вечеру можем прибыть на ночевку в ст. Калужскую. Туда отправляют раненых. Строевые же части должны с боем брать большую, богатую станицу Ново-Дмитриевскую.
Лепит мокрый снег. Дует злой холодный ветер. Пехота идет вся белая, сжавшаяся.
На подводах - раненых, кое-как прикрытых разноцветными тряпками, одеялами, занесло снегом, он тает, течет вода… все мокрое… холодно.
Дорога испортилась. Подводы вязнут, застревают. Худые, слабосильные лошади черкесов не в силах вытянуть.
К вечеру морозит. Падающий снег замерзает корой на одеялах, перевязки промокли. Раненые лежат в ледяной воде…
Упали первые тени, темнеет, а Калужской не видно. Холод сковывает тело. Теплая хата кажется блаженством…
Погода еще злее. Снег валит сизыми хлопьями… обоз растянулся… в темноте нервные крики: "да подождите же!", "помогите подводу вытащить!" Но все спешат. Никто не слышит. Никто не помогает. Каждый погоняет своего возчика… скорее… до хаты… согреться.
Совсем темно. Мелькают огоньки. Калужская. Подводы въехали в станицу, размещаются сами как попало. Нет ни начальников, ни квартирьеров. Только сестры, грязные, усталые, ходят по колена в снегу по улицам, помогая раненым устроиться на ночлег.
Утром заговорили: подводы не все! Поехали искать… Поздно. Восемнадцать раненых замерзли…
Завязли подводы, упали слабые лошади. Никто не помог:
все торопились.
А строевые части свернули на Ново-Дмитриевскую. Мокрые до нитки, замерзшие, продрогшие - идут в бой.
Темная ночь. Добровольцы обхватили станицу кольцом, наступают. Летит снег, дует ветер, хлюпают промокшие ноги…
Марковский полк уткнулся в реку. Замялись. Но медлить нельзя - проиграется дело. А на реке ледяная кора…
"Полк вперед!" - и ген. Марков первым шагает вброд. Идут в бой через ледяную реку, высоко в темноте держат винтовки… [59]
Перешли. Ударили. Во главе с Корниловым ворвалась армия в станицу. Сонные большевики, захваченные врасплох,- взяты в плен.
На другой день на площади строят семь громадных виселиц. На них повесили семь захваченных комиссаров.
К вечеру по Ново-Дмитриевской бьет сильная артиллерия. На станицу идут густые, решительные цепи большевиков.
Темная ночь. Бой отчаянный. Мигают ленты огней, трещат винтовки, гулко хлопают пулеметы, зловеще ухает в темноте артиллерия.
Противники сходятся на сто шагов. Слышны команды обеих сторон. Даже перекрикиваются:
"Ну, буржуи, сейчас вас оседлаем!"
"Подождите, краснодранцы!…"
Большевики ведут отчаянные атаки: Ново-Дмитриевскую им надо взять.
Добровольцы не сходят с места: Ново-Дмитриевскую им нельзя отдать.
Уже рассветает - большевики отбиты. Рассказывают, что красноармейцы закололи своих начальников, уговоривших их идти на Ново-Дмитриевскую.
В станицу приехал обоз, а строевые части движутся дальше. Всех интересует - куда? Мнения генералов раскололись. Корнилов хочет брать Екатеринодар. Алексеев - против этого. Но Корнилов главнокомандующий, и он ведет: к Екатеринодару.
Вечер в Ново-Дмитриевской. В дымной, маленькой хате лежат раненые. Разговоры одни и те же: кто убит? кто куда ранен? вспоминаются бои, эпизоды.
Кто-то достал засаленную книжку Дюма "Chevalier de maison rouge", читает вслух. Тускло горит свеча, все, слушая, задумались…
Входит Варя. Сапоги, платье - грязные, вид усталый, лицо заплаканное. "Варя, что с вами? Варя?" Она падает на стол, громко рыдая. "Эраст убит! Эраст убит!" - "Быть не может! Где?" - "В слободе Григорьевской". Варя плачет. Тихо, незаметно вытирают слезы раненые.
Немного успокоившись, она рассказывает: "Они в цепи лежали. Минервин ранен был в ногу, просит его вынести, а большевистские цепи совсем близко. Говорят, подождите, капитан, а он все просит… Эраст, вы его ведь знаете, с Дрейманом взяли - понесли. Их одной пулей, в живот обоих. Дреймана навылет, у Эраста застряла в мочевом пузыре… Как он страдал.- Варя опять заплакала.- Его в хату принесли. Хата скверная, кровати даже нет. На стол положили. Он все время о матери… кричит: мамочка, милая, прости меня, мамочка, помолись за меня… мамочка, неужели ты не видишь-твой сын умирает… Меня вызвали из хаты. Я вернулась, а он уже умер… так, на столе…"
Эраст Ващенко. Мы вместе учились, вместе приехали на Дон. Он единственный сын. Одинокая мать - жила только его любовью.
Вспомнилась последняя встреча с ним в ауле. Эраст был усталый, измученный: "Как это все тяжело, как хочется отдохнуть,- говорил он,- мне кажется иногда, что я не выдержу больше…"
