подверглись несколько десятков представителей интеллигенции, директоров, преподавателей вузов.
И в этой ситуации «Миацуму» предстояло взять на себя ответственность за продолжение борьбы в публичной плоскости.
Теперь мы в большей степени опирались на людей, не занимавших заметные должности, – на тех, кто не был на виду, и это позволяло нам действовать намного свободнее. В организацию вошла специальная рабочая группа, которую я создал раньше. Она состояла из сотрудников разных предприятий Степанакерта, а руководил ею Рафик Габриелян, начальник цеха мебельной фабрики. Члены группы распространяли листовки, мобилизовали людей на митинги и шествия, разъясняли в коллективах текущую ситуацию и предстоящие задачи. Вскоре к листовкам добавилась газета «Миацум», которую мы начали выпускать. Я никогда не предполагал, что стану редактором подпольного издания! В типографии мы, конечно же, нашу газету печатать не могли, поэтому использовали ксерокопирование.
Люди откликались на наши призывы массовым участием во всех акциях протеста, которые мы устраивали. Еженедельно мы проводили запрещенные массовые митинги, за каждым из них следовали аресты выступавших, но для следующих митингов мы находили новых ораторов. Эта живая ежедневная, кропотливая и небезопасная работа велась в сложных условиях: в НКАО по-прежнему действовали чрезвычайное положение и комендантский час.
Безопасность под вопросом
В августе 1989 года в Кировакане я занял место выбывшего депутата Верховного Совета Армянской ССР 11-го созыва, а в феврале 1990 года стал членом Президиума ВС Армении. Парламент в то время не был постоянно действующим органом, но это не умаляло депутатского статуса. Депутатом меня избрали почти без моего участия, по инициативе кироваканских активистов: я не вел никакой предвыборной деятельности и даже на встречу с избирателями приехал лишь однажды, по их настоятельной просьбе.
Кстати, это стало первым случаем в нашей истории, когда депутатом от Армении был избран житель Карабаха. Тогда между нами и Арменией существовала очень тесная эмоциональная связь. Мы походили на два сообщающихся сосуда: обо всем происходившем в Карабахе сразу же узнавали в Армении, а все новости из Армении тут же становились известны в Карабахе. Мое имя было на слуху и становилось все более популярным. Организация митингов в Карабахе, постоянные выступления, поездки в Москву, серия интервью различным изданиям – все это способствовало моей известности, в том числе и в Армении. Армянские журналисты постоянно снимали все, что у нас происходило, и транслировали в новостях.
Если я приезжал в Армению, меня везде узнавали, даже прохожие на улице. Знали по именам и в лицо едва ли не всех наших активистов: Аркадия Манучарова, Зория Балаяна, который жил в Ереване, Бориса Дадамяна [37], народного депутата СССР, Жанну Галстян [38] и многих других. Люди подходили, здоровались, им хотелось познакомиться, пообщаться, расспросить – особенно карабахцев. Тогда еще не началась война, но уже появилось ощущение, что в Карабахе происходят важные события национального масштаба – и вот приехали люди из эпицентра этих событий, которые несут на себе всю их тяжесть…
Точно такой же популярностью пользовались у нас лидеры комитета «Карабах»: Левон Тер-Петросян, Вазген Манукян, Ашот Манучарян [39] и все остальные – благодаря активной публичной деятельности они быстро приобрели всеобщую известность.
Второй раз меня избрали в ВС АрмССР 12-го созыва в мае 1990 года от того же избирательного округа, и выборами занималась та же команда. Но тогда уже четырнадцать представителей Карабаха стали депутатами парламента Армении: двенадцать в округах, образованных в Карабахе, а я и Аркадий Манучаров – в Армении. Манучаров тогда находился под арестом и при этом был избран депутатом в Чаренцаване.
Я благодарен ребятам из Кировакана за то, что они тогда сделали. Депутаты республиканских Верховных Советов пользовались депутатской неприкосновенностью на всей территории СССР. Это не было мотивом моего избрания, но стало чрезвычайно важным обстоятельством, позволившим мне эффективнее бороться за будущее Карабаха. Меня постоянно вызывали в комендатуру повестками, но я ни разу туда не явился. Официально арестовать меня не могли, сфабриковать злоупотребления – тоже: какие злоупотребления у секретаря парткома комбината? Поэтому и в Ростовскую тюрьму я ни разу не попал. Я понимал, что военные могут незаконно задержать меня и передать Азербайджану, поэтому мне, как и многим из нас, приходилось носить с собой оружие и менять места ночевок.
Ситуация постепенно ухудшалась, и на первый план вышли вопросы безопасности. Самой главной задачей стало формирование собственных вооруженных структур, которые могли бы защитить армянское население области уже не просто от стычек с азербайджанцами, а от беспредела отрядов ОМОН, дислоцированных по всем азербайджанским селам. Эти группировки состояли из местных боевиков, которых одели в милицейскую форму, дали им боевое стрелковое оружие и разрешили его применять. Рассчитывать на защиту союзных войск не приходилось; азербайджанские вооруженные формирования вдруг стали считаться законными, в отличие от наших отрядов самообороны. К тому же на азербайджанцев работали их близкие отношения с комендантом района чрезвычайного положения.
Наше ополчение состояло из локальных отрядов, вооруженных в основном охотничьими ружьями, а иногда – старыми карабинами. В какой-то момент появилось самодельное оружие, отличавшееся очень низким качеством, – в Армении возник массовый порыв, и все вдруг стали оружейными мастерами. Взаимодействие велось лишь между защитниками соседствующих деревень, общая координация почти отсутствовала.
Требовалось все перестраивать: создавать новые мобильные отряды, координировать их деятельность в масштабах области, вооружать. Мы понимали, что охотничьи ружья нас не защитят.
* * *
С лидерами комитета «Карабах» у меня с самого начала сложились хорошие отношения – и рабочие, и дружеские. Теперь комитет уже стал реальной силой в Армении. Позже, в ноябре 1989 года, он переоформился в АОД [40], и меня избрали в состав Правления, правда, узнал я об этой новости из газет.
На митинги АОДа собирались десятки, а иногда и сотни тысяч людей. Они могли заставить руководство страны принимать решения, идущие вразрез с командами из Москвы. По влиянию на общество АОД фактически уже являлся альтернативной властью.
Начались мои поездки в Ереван: мы старались наладить необходимое взаимодействие как с комитетом «Карабах», так и с другими партиями и организациями. Координацией вопросов безопасности в АОДе тогда занимался Вазген Манукян, а позже подключился и Вазген Саргсян [41]. Ситуация в НКАО становилась настолько сложной, что мы уже не просто просили – мы требовали у Армении оружие и боеприпасы. Прямых контактов с первыми лицами властей у меня в то время не было, и работа шла по неформальным каналам. Вопрос собственной безопасности с каждым днем становился для Армении все актуальнее: уже начались стычки на границе с Азербайджаном.
Помогали нам все, кто имел хоть малейшую возможность, даже милиция, в обход руководства республики: у одного дома спрятан карабин, у другого
