надежды, что они скажут ему, каким образом они сохранили свою чистоту, и научат его… Ему дороги и те люди, которые умеют говорить ангельским языком, помогают ему найти себя, умеют показать ему его душу без греховных наслоений, без того, что сделало ее чужою для других…
И он ищет этих людей постоянно и к ним бежит навстречу и разыскивает их и слушает, что они говорят ему… И опять возвращается к себе домой утомленный поисками этих людей, а между тем ищет всё новых и новых и бросается из одного места в другое в надежде отыскать нового человека и услышать новое слово, в сущности же ответ на всё тот же старый вопрос: «Что же делать?».
Если в зрелые годы такое душевное состояние характеризует тех, кто слывет под именем «неуравновешенных» натур, то для юности, с ее безоблачными мечтами и высокими порывами, жаждою подвига и желанием жертвы – такое состояние душевной тревоги и беспокойства является общим. Кто не переживал его? Кто не знает этих мучений непередаваемых и ужасных, этой страшной борьбы с неумолимостью рока, с беспощадной жестокостью сокрушающей молодые жизни, выбрасывающей лучших людей, с наиболее чуткою душою, из общей колеи жизни только потому, что они не желают входить в компромиссы с неправдою! Кто не знает, как часто душа, сталкиваясь с мучительными противоречиями между требованиями плоти и духа, раздираемая ужасным дуализмом, не знает, куда идти и что делать с собою!
Допустим, что в такой борьбе силы были неравные, допустим, что на одной стороне была безграничная высота порывов и недосягаемые цели, а с другой – полное неведение детства, совершенная неприспособленность к борьбе и отсутствие надлежащих средств и орудий для борьбы…
Но разве это несоответствие сил – рождало страдание, разве сознание личной слабости и собственного бессилия губило юные души?
Нет, губил их вопрос – должны ли они оставаться тем, чем они есть, или должны переделать себя, согласно требованиям окружающей их обстановки, вопрос, который причинял им тем бо́льшие страдания, что у них был пока только один ответ на него, и этот ответ требовал от них идти против течения, бороться с окружающею их обстановкою в целях отстоять свою сущность, свои идеалы.
Они не знали еще роли страдания на земле и того, что человек одинаково страдает и тогда, когда плывет по течению жизни, и тогда, когда идет против этого течения, что область причин, вызывающих страдания, только одною стороною соприкасается с внешним миром, и что психологическая сущность этих причин – тайна неразгаданная.
Им неведомы были еще вопросы, почему человек страдает и тогда, когда не хочет быть тем, чем он создан, и тогда, когда он хочет быть тем, чем он есть, и в последнем случае еще больше, чем в первом? И отчего желание быть самим собою так часто встречает препятствия в самой возможности оставаться собою, когда человек хочет быть тем, чем он создан, и не может им быть, когда вся жизнь превращается в тонкую, но бесконечно мучительную борьбу едва уловимых душевных движений? Их юность видела источник страданий во внешности, и эта внешность давила их, и пред ними было только два выхода – или изменить эту внешность, или расстаться с нею. Так они и поступали, не зная, что оба выхода были роковыми… и неизбежно должны были быть роковыми…
Несомненно, что княжна Дондукова, по мере своего духовного роста, опытно переживала драму своей чуткой души, мучилась и сомнениями, страдала от одиночества, и также искала ответов на свои запросы, и выходов из положений, ими создаваемых…
Я уже указывал на то, что процесс духовного роста подчиняется общим непреложным и для всех обязательным законам, и, конечно, княжна не могла их избежать. Но тот выход, какой нашла Мария Михайловна, убеждает нас в том, что ей одинаково были чужды как стремление пересоздавать окружающую ее внешность, так и стремление расставаться с нею. Она избрала третий путь и не сходила с него в течение всей своей многострадальной жизни, тот путь, который требовал от нее не перемены места жизни, а перемены образа жизни, не внешних дел, а личного подвига, не утилитарных целей, а братского общения с людьми, любви к ним.
Выбор такого пути уже в достаточной мере определяет характер нравственного облика княжны, ибо устанавливает ее точку зрения на вопрос о способах достижения намеченных ею целей.
4.
Мы видели уже из предыдущего, что первый период деятельности княжны Дондуковой, когда она шла навстречу то крестьянской нужде, устраивая в деревне ясли, приюты для детей – сирот, то, проживая в С. – Петербурге, помогая бедным жителям столицы, носил отрывочный и как бы случайный характер и не отличался ни определенностью целей, ни определенным планом и способами их выполнения. Да и трудно, невозможно было требовать такой определенности от 17–18-летней девушки, не имевшей притом и возможности всецело отдаваться своим молодым порывам.
Второй период деятельности княжны начинается с 1849 года, после исцеления ее от тяжкой болезни. К этому времени одиноко бродившие мысли стали группироваться вокруг идеи создания общины сестер милосердия в одном из многочисленных имений ее отца. По мысли Марии Михайловны, такая община должна была быть всем для всех. Ее основательное знакомство с деревнею, с крестьянскою нуждою подсказывало ей необходимость создания такой общины, где сестры милосердия шли бы навстречу и на помощь этой нужде, ухаживали бы за больными, были ли бы опорою старых и детей. С этою целью княжна Дондукова построила при общине больницу и при ней специальное отделение для женщин и детей сифилитиков, справедливо признавая эту болезнь страшным бичом деревни, ежегодно уносящим громадное количество жертв. Деятельная любовь к ближнему должна была находить здесь живейшее выражение.
Уступая просьбе дочери, князь Михаил Александрович выделил ей одно из своих имений в Порховском уезде Псковской губернии с целью создания такой общины и, кроме того, обеспечил последнюю капиталом. С этого момента жизнь княжны Марии Михайловны вошла в свое русло. Нужно ли говорить о тех исключительных трудностях, с которыми было сопряжено создание такой общины! О тех огорчениях, какими сопровождался каждый шаг вперед по пути к цели! Но духовный опыт дал уже плоды… Княжна вышла на путь внешнего строительства уже в достаточной мере подготовленная к этим встречам, и эти последние не только не вызывали у нее уныния, не только не ослабляли ее энергию, а как бы еще более закаляли ее. Этому способствовала, конечно, верно понятая идея истинного служения ближнему, центральным местом которой было достижение не внешних целей, а горения духа.
