Год ребенка для меня праздник, но не только: осмысление своего пятидесятилетия. Многое, очень многое сделано, но хочется думать о том, что еще надо сделать. Что происходит. Жизнь ставит тысячу новых вопросов, требует новых ответов.
В Индии, где детей воспитывают на «Рамаяне» и народных легендах, на понимании добра, терпимости, величия духа, свободы от ветхих и зыбких благ меркантильной жизни, там храмы, слоны, корова — священное животное.
Я снимался в фильме — «Али-Баба и сорок разбойников». Самолет из Шереметьева взял курс на юг, пролетев 8,5 часов. Я очутился в Дели, вечером был уже в Бомбее. Я вышел на улицу, увидел детей, голодные глаза, утром — школа, форма... Так начинался для меня 1979 год, объявленный годом ребенка...
В международный год ребенка наша обязанность — создать телевидение для детей мира... Я мечтаю о пятой программе... международной. О программе шедевров, о мировом обмене.
Темно-зеленая тетрадь. 1980
Январь, 1980 г.
«Алые паруса» А. Грина
Борис Степанцев[32] несколько лет толкует об «Алых парусах», сейчас запустился на ТВ. Хочет делать картину, сочетая реальных и рисованных артистов. У него нет художника. Я советую ему Сашу Кудрявцева, очень хочется помочь парню.
Стали с Сашей обсуждать Борин замысел: зачем сочетание рисованных и реальных героев. Кое-что пришло в голову и так понравилось, что стало жаль отдавать. Но — отдам, лишь бы взяли Сашку.
Рисованное? Что? Почему? И когда? Ассоль рисованная — это и есть главная ее реальность. Ассоль рисованная — это Ассоль более всего! Вот Ассоль спит — рисованная Ассоль. Реальные матросы сходят с трапа, идут по лесу. А рисованная Ассоль спит в лесу: тихо вздымается рисованная грудь с просвечивающими сквозь платье рисованными сосками. Ее находят и несут на корабль. Но! Ведь она — рисованная! И это — Ассоль! Когда реальные матросы поднимают ее (рисованную!), то она все так же мирно спит, все в той же позе, как и на траве, и, как ни странно, она преспокойно спит, даже не касаясь рук, которые несут ее на корабль, она парит над этими руками, такая легкая и воздушная.
Кажется, что достаточно одного движения воздуха от рук — и ее уже можно поднять, и они несут ее как бы на воздушной подушке, и ей, так как она все-таки нарисованная, не надо менять позу...
Она (она же нарисована) может войти в рисунок, в натюрморт, сорвать виноградинку и съесть ее, и на натюрморте останется хвостик от сорванной виноградинки; она может взять бокал с картины и выпить воды, дать Грею виноградную кисть с натюрморта.
Рисованная Ассоль — это более всего Ассоль, это наконец-то Ассоль, это настоящая Ассоль, Ассоль-образ. Она рисованная не оттого, что она мечта, а оттого, что она именно реальность, она в рисунке — более всего художественная реальность, и тут ей можно все...
Если реальная Ассоль начнет раздеваться, то рисованная... Вернее, так: реальная Ассоль может раздеться и быть совершенно голой — уже в рисованном виде. И это уже возможно даже для Ассоль.
А какое счастье обнять нарисованную Ассоль! Боже, какое немыслимое счастье реально поцеловать образ! Боже! — это же реальное «Я помню чудное мгновенье...»
Когда я маленьким читал «Аэлиту» А. Толстого, я был влюблен в нее и чуть ли не слышал этот сигнал «Где ты? Где ты, Сын Неба?» Реальное и фантастическое! Тут «рисованность» героини вовсе не условность, а наоборот — реальность. Если зритель влюбится в рисованную Ассоль так же, как я был влюблен в Аэлиту, произойдет самое большое — принципиальная победа искусства как истинной реальности.
Этим ключом можно открыть многое: и угольщика, и самого героя. Он ведь тоже может определяться в своем существе рисованным! То есть возникает принципиальная возможность выражения человека, характера, образа. Если реальные волны (киноволны) будут рушить корабль, то, будучи рисованным, Грей может естественно не чувствовать ни волн, ни бури, ни ветра (задумавшись об Ассоль).
Тут вообще огромные возможности — и выразительные, и комические. Так можно делать и «Лесную песню», и многое другое... Допустим, рисованный угольщик выдохнул из нутра своего клуб угольной пыли так, что реальные люди не могли оттереть лица.
МИХАЙЛОВСКОЕ - ТРИГОРСКОЕ - ПЕТРОВСКОЕ -СВЯТОГОРСКИЙ МОНАСТЫРЬ
Нас пригласили на семинар. В Михайловском мы никогда до этого не были. Впечатление было огромным. В 2008 году директор музея Петровское рассказала, что было указание от партийной дамы Быковым не заниматься. Нашим гидом тогда была Ирина, молодой сотрудник Михайловского. Второй раз мы там были 1 марта 1980 года. В Пскове устроили творческую встречу с Роланом Быковым, и мы опять поехали к Пушкину.
Февраль, 1980 г.
Пушкин похоронен на Святой горе, может быть, самой святой. Пять раз его перезахоранивали. Хоронили в лютый мороз, в лед. Растаяло. Потом обвал. Потом война. И после смерти не как-нибудь, а «телесно» сталкивался с этой жизнью. Все выдержали лишь его дали, весны и зимы, лето и осень. Страдал от тупой ненависти — страдает от тупой любви.
Михайловское посещают массы, в смысле толпы; идет бойкая мелочная торговля любовью к национальному гению. Люди идут сюда с нежностью в душе, с любовью, но их много, их так много, что они почти затоптали святые места. Болеют деревья на аллее Керн, корни не выдерживают топота ног и каблуков, желающих взглянуть, приобщиться, поклониться.
Дали ворожат. Прозрачный лес вдали чернеет. Март — деревья голые. Снег полинял, осел. На ветру совсем вылинявший кумач «Да здравствует дружба народов СССР» - на кольях. При въезде на дорогу — два реечных столба, откровенно ненужных и обозначенно декоративных, на которых две плоские медные лиры («в профиль»), на одной он, очевидно, «чувства добрые пробуждал». Цитата — язык мемориала.
Гейченко — Распутин здешних мест, здешний гений, оракул, знахарь литературоведения. Но хозяйственен, любовь народную к поэту спасла его оборотистость, «святость» и коммерческая жилка. Копит экспонаты, как деньгу, не брезгуя краеведением. На своем доме, где в клеточках окошек веранды стоят самовары, повесил табличку: «Это не музей, это квартира» — местная знаменитость устала от внимания. Много скворечников идет от его дома — в любви к Пушкину простодушно сквозит полная уверенность в пушкинской взаимности. Он директор заповедника и немножко директор Пушкина, во всяком случае, периода его ссылки. Пушкин велик, в его доме нашлось место многим пушкинистам, нашлось тепло и для Гейченко. Он тут правит, его вкус, его мнение идут за подписью самого Александра Сергеевича, чего уж тут. Местное партийное начальство его побаивается. И то хорошо. Лекторы собрались у меня, сидели до ночи, брюзжали по этому поводу — специалисты по музеям явно были правы. А в душе было светло и грустно.
