Другой танк на соседнем участке остановил боец Малько. Ему и его товарищам пришлось отбиваться гранатами. Умело брошенной связкой гранат Малько вывел танк из строя. Однако гитлеровцы продолжали наступать. Тогда Малько собрал все имевшиеся в запасе гранаты и спокойно стал забрасывать ими фашистов. Они не выдержали и побежали. В момент, когда Малько поднялся из укрытия и швырнул последнюю гранату вслед отступавшему врагу, пулеметная очередь сразила героя...
* * *
Не дрогнул перед наступавшими гитлеровцами и полк Елина. Его первый и второй батальоны продолжали ожесточенные бои в районе вокзала и на прилегающих улицах. Оба батальона были сильно измотаны в предшествовавших схватках, а первый батальон еще накануне потерял связь с полком. Но несмотря на это, гвардейцы оказывали упорное сопротивление численно превосходящему противнику. Ценою неимоверного напряжения сил врагу удалось в середине дня полностью окружить первый батальон и пятую роту второго батальона.
Из района вокзала, где сражались окруженные гвардейцы, доносились взрывы гранат, пулеметные очереди. Вечером пятая рота прорвала вражеское кольцо и вырвалась из окружения, и мы узнали о положении первого батальона.
* * *
Переправа на левый берег начиналась едва ли не у самой штольни, и потому прямо от нее можно было видеть и слышать, что творилось у причалов.
Возвращаясь вечером с наблюдательного пункта в штаб, я услышал неподалеку от него задорную перебранку мужского и девичьего голосов.
- Ты меня сперва отведи к Елину или Родимцеву, а потом направляй хоть за Волгу, хоть в Волгу, - настойчиво басил мужчина.
- Никуда, кроме парома, я тебя не поведу, - возражал почему-то знакомый мне девичий голос. - Тебе на тот берег надо, на операцию к хирургу.
- Много ты понимаешь, пигалица. Мне надо доложить и передать донесение.
- Найдутся другие.
- Уж не ты ли?
- Хотя бы и я! Давай донесение, я передам.
- Не выйдет! Веди к начальству, тебе говорят.
- Я старше тебя по званию, я - старшина, а ты всего-навсего сержант, да еще младший. Иди, куда ведут, а донесение...
- Пошла ты со своим званием знаешь куда!..
Чувствую, пора вмешаться.
- Приведи-ка их! - приказал я адъютанту.
Через минуту передо мной предстали та девчушка-санинструктор и высоченный плечистый боец с забинтованной верхней частью лица.
Неумело приложив руку к берету, девушка-старшина, всхлипывая, что-то пыталась мне сказать.
"Эх, милая девчушка, тебе бы за партой в школе сидеть или в детсаде с детишками возиться, а ты в такую страшную битву ввязалась", - подумалось мне при виде нетронутого взрослой озабоченностью, еще совсем детского лица.
- Ты на кого кричишь, боец? Почему с ней пререкаешься? - проговорил я, с трудом сдерживаясь, чтобы не обругать этого детину, обидевшего заботившуюся о нем девчонку.
- Я из роты Кравцова, товарищ генерал... младший сержант Ермолаев. Меня Федосеев просил...
- Федосеев! - меня словно обожгли его слова. - Рассказывай, что там?.. - сам не замечая, сменил я гнев на милость.
- С утра фашисты лезли на наш батальон и на соседний, что к нам на подмогу подбросили, - начал младший сержант. - Мы все время отбивались. Потом пошли их танки, с автоматчиками на броне. С тыла...
- Как с тыла? А сосед?
- Теперь там нашим соседом, товарищ генерал, оказался немец. Стрелковая бригада, что была рядом, и та, что была за Царицей, - за Волгу ушли. Да какая там бригада! Одно название. Вот немец и зашел нам в тыл. Командиры рот Колеганов и Кравцов, как только передышка выдалась, донесение Федосееву написали и со мной отправили. Когда же я до него добрался, тут нас и отрезали...
- Кого это вас?
- Весь штаб батальона. Старший лейтенант Федосеев собрал всех нас человек двадцать с хозвзводом набралось - и организовал круговую оборону. Часа три мы отбивались. И в штыки не раз ходили, и гранатами... Потом нас роты Колеганова и Кравцова выручили... Хотя в этих двух ротах и взвода не набиралось. Кравцов и Колеганов сами шли в цепи в атаку. Вот тут меня и ранило: лицо какой-то фриц гранатой покорябал. Это ничего, только б глаза были целы, - в голосе Ермолаева прозвучала надежда. - Федосеев то донесение, что я принес, мне обратно отдал, когда меня после перевязки в тыл отправляли: передай, сказал, чтобы до начальства дошло. А нам теперь не до бумаг...
Ермолаев на минуту смолк, и мне показалось, будто он только сейчас понял подлинный смысл сказанного Федосеевым. И вдруг его лицо просветлело, озарилось улыбкой.
- А вокзал-то все-таки наш, товарищ генерал!
- Значит, положение восстановили? - спросил я.
- Восстановить-то восстановили, а вот удержат ли положение... - с сомнением в голосе произнес Ермолаев. - Народу мало осталось... Помочь бы им!..
"Чем? Чем я помогу?" - хотелось закричать мне.
Из-за отхода левого соседа дивизия дралась теперь без прикрытия левого фланга. А что, если гитлеровцы переправятся через Царицу? Они легко могут пройти по береговой кромке нам в тыл и отрезать дивизию от Волги, захватить переправы!
Ничего этого я не говорю Ермолаеву. Не могу. Приказываю Бельскому, только что подошедшему к нам:
- Передай Горлову, чтобы он со своим саперным батальоном занял оборону по левому берегу Царицы.
Все знают, что саперы - мой последний резерв. И уж если его направляют не к Федосееву, то, наверное, дела в дивизии не лучше, чем у Федосеева.
Ермолаев словно догадывается об этом. Он опускает голову.
- Ты говорил о донесении, - обращаюсь я к раненому. - Оно с тобой?
Ермолаев, приподняв на груди автомат, расстегивает ворот гимнастерки и из-за пазухи достает сложенный вчетверо листок бумаги. То ли потому, что он не видит моих рук, то ли догадывается, что этот листок - последнее послание из его батальона, он очень бережно протягивает его в мою сторону. Ни я, ни Ермолаев, ни тем более девушка-санинструктор не догадывались тогда, что этот листок войдет в историю Великой Отечественной войны как один из редких документов о беспримерном мужестве гвардейцев Сталинграда.
Я разворачиваю листок в сумерках вечера и, подсвечивая фонариком, начинаю читать, чтобы слышали эти два бойца - младший сержант и старшина медицинской службы:
"Донесение.
11.30, 20.9.42 года
Гвардии старшему лейтенанту Федосееву.
Доношу, обстановка следующая:
Противник старается всеми силами окружить мою роту, заслать в тыл моей роты автоматчиков, но все его попытки не увенчаются успехом. Несмотря на превосходящие силы противника, наши бойцы и командиры проявляют мужество и геройство... Пока через мой труп не пройдут - не будет успеха у фрицев.
Гвардейцы не отступают. Пусть падут смертью храбрых бойцы и командиры, но противник не должен перейти нашу оборону. Пусть знает вся страна тринадцатую гвардейскую дивизию и третью стрелковую роту...
