В том же направлении точного естествознания действовал на Вирхова и другой его знаменитый учитель — клиницист Шенлейн. В основу своих клинических исследований и клинического преподавания Шенлейн клал точные науки — физику и химию… В клинике Шенлейна впервые в Германии было применено выстукивание и выслушивание. В то время как в других клиниках судили о состоянии сердца только по пульсу, Шенлейн применил и здесь методы выслушивания и выстукивания. При помощи микроскопа и химического анализа он исследовал болезненные выделения (мокроту), кровь, ткани. Он тщательно изучал результаты вскрытия трупов, чтобы добытые таким образом патологоанатомические сведения применять у постели больного. «Патологическая анатомия, — говорит Вирхов о Шенлейне, — стала основой его диагностики, а последняя — основою его славы». И Вирхов с величайшей тщательностью записывал лекции Шенлейна, ибо, будучи блестящим лектором и по форме, и по содержанию, Шенлейн за сорок лет своей профессорской деятельности напечатал всего две статьи, обе вместе не более трех печатных листов.
Вот под какими могучими влияниями складывалось научное миросозерцание Вирхова. Мюллер и Шенлейн замечательным образом дополняли друг друга. Первый был патолог, патологический анатом, физиолог, биолог; второй — клиницист, твердо опирающийся на те же дисциплины. Получалась стройная система медицинского мировоззрения. И Вирхов вслед за своими знаменитыми учителями пошел вперед сокрушать идеализм, мистику и фантастику в медицине. Первая научная работа, которую написал Вирхов еще в последний год своего студенчества, касалась вопроса о воспалении роговой оболочки глаза (De rheumata praesertim corneae). Случайность темы объясняется тем обстоятельством, что Вирхов тогда временно работал младшим ординатором глазной больницы.
Но небольшая работа на такую специальную тему оказалась принципиально новой в медицинской науке того времени. Молодой ученый (тогда еще студент) осуждал умозрительный метод в медицине и громко провозгласил единственно правильным методом — естественноисторический. «Достойно сожаления, — писал Вирхов в своей диссертации, — что даже в области глазных болезней, где больше всего мы сталкиваемся с чисто физическими явлениями (преломление света через хрусталик, законы отражения света, изменение хрусталика и т. д.), естественные науки нашли до сих пор крайне слабое применение».
Вирхов был прав. Уже потом его сотоварищ по институту Гельмгольц ввел в практику глазное зеркало для освещения глазного дна (внутренности глазного яблока). Офтальмоскопия потом перевернула страницу истории науки о глазных болезнях. И ясно теперь всем, что без этого открытия Гельмгольца офтальмология (наука о глазных болезнях) не достигла бы современных успехов. Уже в этой работе Вирхов делает попытки, стоя на естественнонаучных основах, объяснить воспаление роговой оболочки глаза.
В 1710 году под угрозой надвигавшейся на Берлин чумы был выстроен громадный бревенчатый барак для больных. Этот барак постепенно разрастался в громадную больницу, и во время Вирхова он превратился уже в знаменитую королевскую больницу Charité с числом кроватей свыше 1800. Будучи больницей преимущественно для бедного населения, Charité была связана с одной стороны с университетом, с другой — с Институтом Фридриха-Вильгельма, ибо богатые больные других больниц неохотно соглашались служить объектом для обучающихся студентов и для разного рода исследований. В Charité преподавали таким образом профессора университета и института; обязанности же младших ординаторов исполняли только что окончившие молодые военные врачи, которые прикомандировывались к больнице институтом.
В эту-то больницу и поступил Вирхов по окончании института. Он взял на себя обязанности ассистента при патологоанатомическом институте Charité. Это было как раз то, чего желал Вирхов и что его особенно интересовало. На его обязанности (помощника прозектора) лежало патологоанатомическое изучение трупов. Такое исследование раскрывало сущность данного болезненного процесса, проверялся диагноз и способ лечения, словом патологоанатомическое исследование помогало клинике. Патологоанатома считали «судьей» клинициста. Исследование трупов сопровождалось анализом выделений организма — крови, мокроты, мочи и т. д. Таким образом, помогая раскрытию сущности болезненного процесса, патологическая анатомия дает богатый материал для улучшения методов распознавания болезней и их лечения.
Вирхов с жаром занялся этой новой для него отраслью деятельности. Он произвел целый ряд научных работ — о свертывании крови, о закупорке кровеносных сосудов, о воспалении артерий и т. д., и все эти работы были строго выдержаны в естественноисторическом направлении и аргументированы целым арсеналом патологоанатомических доказательств. Вокруг Вирхова начинают группироваться молодые врачи, сторонники его направления, новаторы в медицине. Через полтора года после поступления в больницу Вирхову поручили произнести публичную речь на торжественном заседании второго августа 1845 года в честь пятидесятилетия Института Фридриха-Вильгельма. Вирхов выбрал для этой речи тему: «О необходимости и правильности медицины, обоснованной механической точкой зрения» («Über das Bedürfniss und die Richtigkeit einer Medicin vom mechanischen Standpunkt»).
В этой яркой речи Вирхов разгромил господствовавшие в его время умозрительные настроения и дал блестящую попытку объяснить болезненные явления механическим (т. е. естественноисторическим) путем. Можно представить себе впечатление, которое произвела на почтенных авгуров от медицины «дерзкая выходка» молодого ученого, с жаром опрокидывающего «признанные авторитеты» и кумиры. Эта речь была настоящей бомбой, брошенной под основание старой медицины. Сам Вирхов так описывал своему отцу впечатление слушателей от его речи: «Мои взгляды были настолько новы, что поставили вверх ногами все, что было до сих пор известно. Старые военные врачи вылезли из кожи; то, что жизнь сконструирована механически, казалось им расшатывающим государственные устои и антипатриотичным» (Вирхов писал «антипрусским» — «unpreussisch».)
Враги Вирхова были ошеломлены; друзей у него, особенно среди молодых врачей, стало еще больше.
Но Вирхов не унимался. Не прошло и года, как он обрушился резкой критикой на книгу крупнейшего тогда патолога, мирового авторитета, австрийского профессора Рокитанского. Рокитанский придерживался, как уже было указано, так называемой «гуморальной теории»; он объяснял развитие болезненных процессов «порчей соков». Вирхов, раскритиковав это учение, наоборот, доказывал, что патологические изменения клеточных элементов составляют сущность болезненного процесса. И Вирхов доказывал правильность своих мыслей не умозрительными рассуждениями, как Рокитанский (умозрительное учение о том, что «порча соков» вызывает болезни, восходит еще ко временам Аристотеля), а точными данными: результатами вскрытий умерших, исследованием органов и тканей под микроскопом, лабораторными анализами.
