Она вспоминает его улыбку:
– Нас поселили в отеле «Олимпия». Вы тоже там? Что ж, встретимся утром во время завтрака…
А еще она вспоминает, как увидела Виктора в клубе «Котобуки». Кажется, это было очень давно, совсем в другой жизни. Тогда она казалась себе такой маленькой. А он, музыкант из далекой России – таким большим…
Она приехала сюда ради него.
И на вокзале смотрела только на него…
И снова она вспоминает, как, прервав обычный журналистский расспрос, Виктор с легкой улыбкой смотрит на нее и вдруг говорит:
– Из моего номера на четырнадцатом этаже открывается поразительный вид. Таллинн с высоты птичьего полета – это нечто, заходите, посмотрим на город вместе, мой номер 1414, легко запомнить.
Пойти? Или не пойти? Здесь другая страна. Другой мир.
Очень трудно принять решение.
Ночной Таллинн красив. Кое-где еще вспыхивают огнями проезжающие машины, но пешеходов на улицах почти нет. Город спит. Но в некоторых окнах высокого здания с неоновой надписью «Hotel Olympia» еще горит свет. Над отелем летают чайки.
Поднявшись на четырнадцатый этаж, Акико разыскивает номер, который назвал ей Виктор. Она хорошо запомнила эти четыре цифры. Один и четыре. И еще раз – один и четыре. Все очень просто. И одновременно – совсем не просто. Отыскав нужный номер, девушка стучится в дверь. Сначала долго никто не открывает. И вот, после мучительной паузы щелкает замок, дверь распахивается, и перед девушкой появляется сам Виктор. Кажется, он не удивлен – или это его природная восточная сдержанность?
Акико стоит у двери. Нужно что-то сказать. Обязательно нужно что-то сказать…
– Простите, я так поздно… Дело в том, что завтра я улетаю, и я обязательно должна была попрощаться с вами… потому… потому что… – Акико говорит по-английски, ей неловко за поздний визит, и она сомневается, что ей рады.
Но все это не то. Не сказано самое главное…
Ей очень трудно сказать эти слова, она непроизвольно переходит на японский и мучительно выдавливает из себя:
– Я люблю тебя…
Виктор не понимает, смотрит ей в глаза, отвечает по-русски:
– Что? Я не понимаю…
Акико опять говорит по-японски, она уже готова разрыдаться:
– Я люблю тебя, Виктор…
Наконец, он понимает Акико и молча смотрит на нее.
У нее кружится голова. Она чувствует себя чайкой, парящей над отелем, и перед ее глазами проносится ночной город – тот самый, на который так хорошо смотреть ночью с высоты птичьего полета. Виктор чуть отступает, впуская девушку в номер. Как хорошо! Она чувствует, что этот вечер может быть лучшим в ее жизни. Они смотрят в глаза друг другу. И теперь уже ничего не надо говорить. Они стоят на месте, но им кажется, что они медленно кружатся в танце. Еще мгновение, и их губы соединяются…
Киев. 18 августа 1991 года
Еще один город. Еще одна гостиница. Их много в его жизни. Теперь это – гостиница «Украина». Лимузин останавливается у главного входа. Виктор выходит из машины, и почти ничего не замечает вокруг. Он занят разговором с Каспаряном, который приехал вместе с ним. Вокруг нет людей; удивительно, но здесь вообще нет вездесущих фанатов. Гуляющая на длинном поводке лохматая собачка пускает струйку на одно из колес лимузина. Затем, учуяв Цоя, угрожающе рычит.
Цоя это веселит.
– Ой, как страшно! Боюсь, боюсь, – насмешливо говорит он.
Хозяйка собачки немного смущена:
– Джерри, как тебе не стыдно! Смотри, какие хорошие ребята, – стыдит она своего питомца и уводит собачку в сторону от лимузина. О группе КИНО она никогда и не слышала…
Уже входя в гостиницу, Виктор шутливо замечает:
– Юрик, ты не знаешь, почему меня перестали любить собаки?
Каспарян пожимает плечами:
– Главное, Витя, чтобы тебя не разлюбили фанаты, а собаки… Бес с ними.
В номере гостиницы накурено. Никто не звонит и не донимает вопросами. В такие минуты можно расслабиться. Можно взглянуть в будущее. А можно просто ничего не делать и курить сигарету за сигаретой. Они оба курильщики – Цой и Каспарян.
Работает телевизор, но его никто не смотрит. По Центральному телевидению показывают программу из цикла «Тайны ХХ века». На экране – черно-белая хроника Второй мировой войны. А за кадром звучит хорошо поставленный голос диктора:
– 10 мая 1941 года в 17 часов 40 минут заместитель Гитлера Рудольф Гесс взлетел с аэродрома фирмы «Мессершмит» близ города Аугсбурга на двухмоторном истребителе «Ме-110». В 22 часа 15 минут Гесс покинул самолет и на парашюте приземлился в Шотландии, где сдался в плен англичанам.
То, что говорит диктор – это сегодня не главное.
Главное – то, что они услышат потом.
А пока все тот же хорошо поставленный голос продолжает:
– В 1946 году международный трибунал в Нюрнберге приговорил Гесса к пожизненному заключению. Гесс находился в западноберлинской тюрьме Шпандау вплоть до 18 августа 1987 года – дня своего самоубийства. Возникает вопрос: почему 50 лет назад он улетел в Великобританию? Официальная версия гласит: Гесс летел с санкции Гитлера и вез английскому правительству предложения о мире или перемирии. До начала войны с СССР оставалось меньше полутора месяцев, и немцы не хотели воевать на два фронта.
– Но есть и другая версия, неофициальная, – вещает диктор в телевизоре, – Общеизвестно, насколько в руководстве Третьего рейха был почитаем оккультизм и, в частности, астрология. Гитлер, Гесс, Гиммлер и многие другие вожди нацистской Германии свято верили предсказаниям. Одно из них лично касалось Гесса. По словам предсказателя, он должен был закончить жизнь с петлей на шее – в 1946 году на территории Германии. Как известно, осенью 1946 года после окончания Нюрнбергского процесса все главные нацистские преступники были приговорены к повешению. Все, кроме Гесса. Гесс верил в предопределение. Поэтому в мае 1941 года полетел в Шотландию, якобы с миссией мира. Расчет верный – для того, чтобы изменить судьбу или хотя бы получить отсрочку, надо поменять среду обитания. Он обманул судьбу на 41 год. Любопытно, что в марте 1987 года Михаил Горбачев предложил освободить престарелого нацистского преступника, но англичане отказались. Как знать, может быть, для Гесса его освобождение явилось бы новым…
Программа прерывается на полуслове.
Теперь – самое главное. Дым зависает под потолком.
Появившийся на экране диктор Центрального телевидения объявляет о том, что через несколько секунд с официальным заявлением выступит Президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев.
Важность момента нарушает Каспарян:
– Вить, он же, по-моему, сейчас в Крыму отдыхает…
– Ну, вот из Крыма, наверное, и поговорит с народом, – замечает Виктор.
