Когда мы с Игорем пришли, Ростислав Романович Крепс как раз заканчивал экскурсию но музею, а именно по разделу энтомологии. Тут я и увидел в ящичках представителей здешних Аполлонов — собственно Аполлона, то есть Парнассиуса аполло, затем Тяньшанского Аполлона (Парнассиус тяньшаникус) и, да простят мне специалисты, Аполлона дельфийского (Парнассиус дельфиус). Извинения у специалистов я потому и прошу, что они называют столь полюбившийся мне род чешуекрылых именно так — Парнассиус, то есть, если перевести с латыни, то нечто вроде «обитатели Парнаса». Так пленился этими бабочками когда-то сам великий систематик Карл Линней, что поместил их на Гору Богов… Однако принято называть всех бабочек этого рода и Аполлонами, и мне нравится именно так их называть, но вот при первых же минутах знакомства с Ростиславом Романовичем Крепсом я тотчас устыдился своего дилетантизма и в его присутствии называл всех бабочек этого рода тоже так — Парнассиусы.
Предмет увлечения Ростислава был, можно сказать, идентичен моему: род Парнассиус (Аполлоны) семейства Парусников из отряда чешуекрылых класса насекомых типа беспозвоночных мира (царства) животных! У Ростислава он, правда, был несколько шире — вообще все семейство Парусников, но ведь у меня тогда и еще шире — вообще весь отряд, класс, даже мир!
Не знаю почему, но Ростислав Романович Крепс смотрел на нас с высоты своего роста снисходительно и слова говорил обдуманно, взвешенно, бережно — так, словно расставался с ценностью, которую мы с Игорем вряд ли в состоянии по достоинству оценить. Может быть, он просто не вышел еще из роли экскурсовода? Мне неудержимо захотелось немедленно расспросить его, почему так ценна для него эта тема — Парусники, что в ней такого особенного? Определенно Ростислав Романович знал о бабочках нечто такое, чего мы с Игорем, конечно, не знали и даже не подозревали. Но что же, что же именно? Впрочем, у каждого ведь Мечта своя…
И так захотелось мне на эту тему поговорить, но Крепс, увы, был занят — пришла и ждала его еще одна группа школьников, которых он должен был провести по залам музея. Мы расстались, причем Игорь успел узнать, к моей радости, что хотя град и был в горах, однако Аполлониусы все же должны летать. Ростислав Романович сказал это с той же значительностью, с какой он говорил вообще обо всем, а потому теперь в успехе нашего с Игорем похода я был абсолютно уверен.
А потом мы зашли к Георгию Петровичу Гриценко.
В разговоре с ним выяснилось нечто такое, что могло иметь для меня весьма серьезное продолжение: где-то в середине июня, а может быть, и в конце отправляется очередная экспедиция Музея природы в малоизвестный район Гиссарского хребта Памиро-Алая с заездом в два заповедника — Кызылсуйский и Миракинский. Оба типично горные — расположены на высоте около 2000 метров и выше. Там не только Аполлоны должны быть, там даже гуманоидов, говорят, встречали, неуловимых «снежных людей». Так что…
О, жизнь человеческая! То ты тянешься медленно и уныло, а то вдруг припускаешься вскачь. Командировка моя была всего лишь на десять дней, до 7 июня; неужели придется сначала улетать, а потом снова возвращаться?
— Район очень интересный, — сказал Георгий Петрович. — Я тебе очень советую. Смотри сам.
3.
Ночевали мы у приятеля Игоря, шофера Загида, в типично азиатском южном доме. Вдоль ограды маленького дворика шла крытая галерея, увитая виноградом, а в самом дворике росли яблони, гранаты, айва и еще какие-то кусты — настоящие джунгли. Загид сказал с гордостью, что дом этот они с женой Риммой строили сами, и я видел, что для гордости есть все основания: дом был просто великолепный.
Спал я неспокойно: легли поздно, и была опасность проспать и опоздать на автобус, который отправлялся с автостанции около восьми утра. Я вообще был очень перевозбужден — ведь целых два дня жарился под ташкентским солнцем в неопределенности, хотя и в непосредственной близости от таинственной Поляны. За эти два дня образ прекрасного живого Аполлона — а на сей раз, очевидно, Аполлониуса (ибо именно такие представители рода Парнассиус, по словам Игоря, населяли Поляну) — достиг в моем воображении огромных размеров и солнечными своими крыльями закрывал все. Неужели я увижу его и буду фотографировать? Неужели это возможно?
Даже очень желанное для нас теряет свою привлекательность, если достигается легко и быстро, — такова наша суть! Но если ты никак не можешь достичь, хотя постоянно остается вероятность достижения, то привлекательность неудержимо растет. Тут, конечно, всегда подстерегает опасность разочарования, когда желанный предмет достигнут, однако опасность не грозит, если этот «предмет» — красота. В этом я успел убедиться за свою жизнь. Ибо красотой нельзя овладеть, она неподвластна собственнику, она вечна и в сущности никогда не достижима — к ней можно только приблизиться, можно наслаждаться ею и даже делить наслаждение с другими, но ею нельзя овладеть. Красота — это нечто такое, что всегда остается вне нас, она неуничтожима и неделима, и главное благо ее в том, что она может давать наслаждение именно многим. Она объединяет людей.
Я не боялся разочарования, я жаждал скорейшей встречи, а чего действительно боялся — так это опоздать на автобус. Но мы не проспали и успели даже позавтракать — Загид и его жена встали из-за нас тоже рано и приготовили завтрак. А потом Загид вывел машину из гаража, чтобы довезти нас до автостанции. Ах, как жаль, что для Игоря этот день не был столь торжественным, как для меня! Мне так хотелось, чтобы в случае удачи он разделил бы со мной радость первооткрытия… Но тут уж ничего не поделаешь, а меня грела мысль, что я обязательно расскажу об этом другим и, если удачно получатся слайды, еще и смогу показать. Только бы встретить желанного Аполлониуса, уж я постараюсь снять его хорошо.
Утро было прохладное, чистое, давно улеглась дневная пыль, не было духоты. Воздух в Средней Азии сух, а потому ночи и утра доставляют истинное наслаждение своей свежестью и прохладой. Только ароматы цветов вплетаются в холодную прозрачность утреннего воздуха, пронизанную первыми лучами еще не горячего солнца.
Мы успели на автобус и часа два ехали сначала по бесконечному, освещенному солнцем Ташкенту, потом по его зеленым одноэтажным пригородам, наконец на горизонте показались вершины гор. Некоторые были покрыты снегом и сверкали сквозь голубую дымку. Названия городов и поселков звучали музыкой: Паркент, Газалкент, Чирчик, Искандер… Я заранее уже — авансом — любил этот край и был настроен на праздник, мне казалось, что вот сейчас, возможно, начались лучшие часы моей жизни.
