Дело в том, что в провозглашенной же съездом работе партии в профессиональных союзах, в самом призвании Съездом всех членов партии вступить в члены профсоюзов и принять активное участие в их работе он, к сожалению, не заметил подмену Троцким рабочего самоуправления администрированием, не увидел попытку подмять профсоюзами работу ФЗК, этого детища генерала Маниковского. В годы Гражданской войны, когда Сталин, отстраненный троцкистами от работы в центральных органах власти, мотался по фронтам, Троцкий с подручными поспешили ликвидировать ФЗК, объединив их с профсоюзами, тем самым нанеся тяжелый удар по провозглашаемому партией рабочему контролю над производством.
1 марта рухнула Российская монархия. И фактически тут же монархическая идея умерла, так как офицерский корпус России испытал шок. Первый солдат и первый дворянин империи отрекся от престола, от своей присяги, от России, которой клялся служить. Носители идеи монархии сразу превратились в маргиналов. О чем говорить, если даже генерал Лавр Георгиевич Корнилов вполне искренне заявлял:
«Когда ко мне приходят монархисты, я гоню их прочь».
А в образованных кругах использовались и такие исторические аспекты:
«Ведь Кобылины — Кошкины — Захарьины даже не Рюриковичи, а основатель их династии, Федор Никитич Романов, стал патриархом в лагере Тушинского вора».
Всего за пять месяцев семнадцатого года Россия прошла огромнейший путь. Вначале ей попытались подсунуть либеральный курс — кадетовщину, лицо которой представляли Гучков и Милюков. Их лозунги пропахли нафталином — победа до победного конца, а в вопросе о земле и рабочем контроле — «Виг вам, все по домам, собрание, то есть революция, окончена». Память о кадетовщине у потомков сохранилась в словах песни: «Как ныне сбирается красный солдат отмстить ненавистным кадетам…».
Затем был вытащен социал-демократический проект, гоцлиберданщина, лицо которой представляли Церетели, Гоц, Либер, Дан и иже с ними. Эти товарищи в кадетском проекте поменяли слова о «победе до победного конца» на «победу без аннексий и контрибуций», а вместо обещанного «индейского жилища» — учредительное собрание, которое, мол, все решит. Основной же смысл предшествующего проекта «все по домам» сохранился. А когда люди не захотели расходиться, то на Садовой затрещали пулеметы. Треск пулеметов разбудил русский офицерский корпус и его генералитет от прострации — Родину надо спасать. А для этого надо определяться.
Рис. 11. Семья русского офицера.
О том, как же так случилось, что значительная часть офицерского корпуса и даже генералитета России в ходе происходящих тогда событий добровольно поддержала большевиков, молчит такой историк революции, как Троцкий. А вслед за ним и историки от КПСС. А молчат они, потому что все это не вкладывается в их марксистскую классовую голову. Согласно их теории «столбовое» дворянство, составлявшее костяк офицерского корпуса должно было выступать на противоположной от большевиков стороне. Эти люди будто бы не читали «Поединка» и «Юнкеров» Куприна, в которых автор описывал реалии жизни офицеров России того времени, опровергая упрощенческий подход этих горе-историков.
Почти полное разорение дворян в годы, последовавшие за реформой 1861 года, является непреложным фактом. Дворянские поместья, включающие значительную часть российских пахотных угодий, многократно заложенные и перезаложенные, были для дворян не столько источником средств существования, сколько источником постоянной головной боли. Большевистский Декрет о земле, решающий вопрос в желательном или нежелательном для них направлении, в любом случае подводил жирную черту под их мытарствами, вырывал у банков закладные документы и вызывал чувство облегчения. Многие из «столбового» дворянства вполне осознанно одобряли переход земли в исключительное пользование государства, из рук которого они ее в свое время получили и которому они сами на протяжении веков обязаны были служить. Хотя Петр III в 1762 году и освободил их от такого закрепощения, тем не менее сам факт массового разорения превратил дворянство в вольнонаемный служилый класс, некий эквивалент пролетариата, где наниматель не какой-то там частник, а само государство. Хроническое безденежье, для успешности продолжения военной карьеры очень узкое горлышко для поступления в Академию Генерального штаба, обрекало большинство офицерства на «тупость» гарнизонной службы либо подталкивало его к более широкому взгляду на окружающий мир, в котором тема будущего России была отправной точкой. Ибо поведенческий импульс благородного сословия для значительной части его представителей оставался прежний: «Наши деды за Россию кровь проливали и нам наказали».
А тем временем в стране творилось черт знает что.
«По всей стране прокатились аграрные беспорядки. На станции Лиски солдаты, самовольно ехавшие с фронта, узнали своего барина, который бил и порол их в 1905 году, вытащили его из вагона и убили. В Донбассе владельцев копей вывозили на тачках. На фронте полки отказывались не только наступать, но даже становиться на позиции»[53].
Первым определился интеллектуальный цвет офицерства, антиолигархически настроенные генералы и офицеры Генерального штаба артиллерийского, оперативного, разведывательного и контрразведывательного направлений. Ибо они знали, что представляет собой Рябушинские, Третьяковы, Коноваловы, Терещенки, Прогрессивный блок с Милюковым и Гучковым. Знали, что за спиной кричащих о своем патриотизме заводчиков и фабрикантов стоят британские банки, немало вложившиеся и в их дела, и в «революцию», и что за земельными магнатами стоят французские и бельгийские банки, обладающие большинством закладных на русскую землю. В прямом разговоре с Керенским генерал Верховский, командовавший в июльские дни Московским ВО, отнюдь не большевик, прямо заявил:
«Надо, чтобы массы верили своему командному составу… Но для успеха нужно прежде всего идти на широкие реформы: дать землю крестьянам, заключить мир или по крайней мере резко сократить армию»[54].
Кто же тогда вольно или невольно поддерживал меркантильные интересы банкиров? В основном это были офицеры из разночинной буржуазной интеллигенции, пришедшие в армию во время мировой войны и своей личной храбростью на фронтах заслужившие золотые погоны. Тем самым они посчитали себя цветом русского народа. Но, будучи носителями буржуазной идеологии, видевшими только себя любимых в почете и славе, они никак не могли простить «хаму-простонародью» недооценки, по их мнению, своего «величия». Поэтому делали вывод: «хама» надо поставить на место. Тот же Верховский вспоминает: «Люди, окружившие меня, ждали многого от Государственного совещания в Москве. Они надеялись, что это будет нечто вроде земских соборов смутного времени, когда Минин призвал имущие классы к жертвам и когда благодаря этим жертвам удалось изгнать интервентов из Москвы и воссоздать русское национальное государство. Но настроения современных Мининых были совершенно не похожи на настроения их предков в 1613 году.
