Экскурсию в реликварий проводил монах, говорящий no-русски. Двадцать два года назад он окончил филфак, и его выбор и служение были вполне оправданны. Для нашей группы он говорил очень убедительно и ясно. Говорил о грехе и покаянии, о необходимости раскаиваться и исповедоваться. Надевая фелонь, иерей в служении своем изображает Господа, принесшего Себя в оправдание за людей, и потому должен облекаться правдой при всех делах своих. Но разве не Бог устроил и обустроил этот жестокий мир? Почему все, кто жил до Христа, праведно они жили или нет, все пойдут в ад? потому что на них не лежит печати священного крещения? Именно так сказал в реликварии святой отец-филолог. Пятнадцать веков назад, когда религия поднималась и оборонялась от окружающего ее идолопоклонства, быть праведными значило уйти от мира и своей жертвенностью показать преимущество новой религии. Но сейчас есть еще и другие способы возносить хвалу божественному устройству мира. И почему в Божье царство не войдут люди, которые не были крещены по причине отсутствия обряда Крещения?
Из реликвария мы пошли по пыльной дороге к автобусу мимо добротных строений, мимо старого и нового монастырского сада. Каждый монах знает, что его череп будет в реликварии анонимно. А может быть, столь же анонимно и бессмертие? Как бы там ни было, все равно аккуратно монахами поливаются молодые деревья, которые увидят чужие и незнакомые люди.
Во время путешествия назад заснуть почти не удалось. С нагорья по шоссе автобус долго спускался вниз. Сначала шли горы темно-коричневого, почти красного цвета. Потом черного. Редко встречаются истерзанные жарой и ветрами деревья. Каждое такое деревце рассматриваешь как чудо. Иногда видятся выгороженные из каких-то платков и ковров палатки бедуинов, кое-где лежат верблюды. Что они едят, где пасутся? Большие кузнечики пустыни. Верблюдов почему-то жалко, но ведь они живут в своей естественной среде. Как же хочется некоторым людям навязать другим свое представление о счастье.
Весь вечер зализываем свои раны. Спим, читаем, в восьмом часу пытаюсь пройти по городу, ноги совсем не ходят. Есть не хочется. С. П. отказывается от ужина и разгружает тот сухой паек, который нам дали в отеле: прошелся по кексу и крутым яйцам, потом, естественно, будет жаловаться на крепость желудка. Спать легли часов в девять. Увиденное произвело слишком большое впечатление. Ощущение, что приобщился к каким-то серьезным внеземным тайнам.
12 октября, пятница. До сих пор я под влиянием увиденного за последние дни. Картины нашего посещения горы, час лежания на каменных плитах с глухо бьющимся сердцем, почти мороз под утро и пронизывающий ветер — и ведь ни инфаркта, не заболел, не простудился, — солнце, встающее над горами, потом спуск по крутым отвесным ступеням, монастырь, появившийся с высоты, и путешествие по нему, неопалимая купина, эхо голоса прабога — все это стоит перед глазами. Иногда я жалуюсь себе, что ничего не успеваю запомнить: с какими значительными встречаюсь людьми, какие смотрю спектакли, как в этот момент я волнуюсь, умственно переживаю, а проходит некоторое время и — нету этого в моей памяти. Здесь же, верю, все будет по-другому, во мне что-то как бы замкнулось. Выходя из монастыря, я почему-то вспомнил, как стоял на холме, под которым подразумевалась Троя, и смотрел на мелкую, усаженную огородами долину. Вот оно, возникающее из небытия прошлое.
17 октября, среда. Сегодня хоронили Виктора Ивановича Кочеткова. Он умер 78 лет от роду. Гражданская панихида проходила в Малом зале ЦДЛ. Народу было человек тридцать, это все люди моего поколения, в основном служивые, поддерживавшие определенные идеи. Виктор Иванович многие годы работал в “Нашем современнике”, был там членом редколлегии, поэтому в основном собрались авторы и сотрудники журнала. Говорили все на редкость хорошо, и старый редактор, Сергей Васильевич Викулов, и новый, Станислав Юрьевич Куняев. Оплакивали ушедшие годы, свою молодость, чувство равенства и защищенности, которых мы все лишились. Я тоже не утерпел и сказал несколько слов. Я вспомнил замечательный вечер, когда Виктор Иванович приехал в Москву из Саратова и пришел в гости к нам, к маме. Это было году в 68—69-м. Самотеком журнал “Волга” собирался печатать мою повесть “Живем только дважды”. Виктор Иванович приехал в Москву, чтобы убедиться, что моя повесть не мистификация какого-то писателя, работающего под псевдонимом, что автор не еврей, что автор вообще существует, потому что писателя с моей фамилией в справочнике не было, а повесть, по словам В. И., “была высочайшего качества”.
22 октября, понедельник. Объявили волю президента и правительства о прекращении аренды военных баз на Кубе и во Вьетнаме. На Кубе аренда обходилась казне в 200 миллионов долларов. Это, конечно, мелочь в общегосударственном масштабе. Но ведь мы отдаем, чтобы уже никогда не вернуться. В свое время, имея в виду сиюминутные выгоды, отдали Порт-Артур и отдали Крым. А вон как оно повернулось. Мы ушли из Афганистана, а закончилось все это 11 сентября. Шеварднадзе вместе с Горбачевым во имя светскости, чтобы казаться широкими западными людьми, уступили какие-то острова на востоке, обернулось все это потерей огромных рыболовецких площадей — 52 тыс. кв. км моря (три Польши!).
26 октября, пятница. Наибольшее впечатление за день я получил от статьи Дмитрия Галковского в свежем “Дне литературы” и от чудовищной пробки, в которую попал где-то на улице Димитрова. Я просто обратил внимание, что вдоль всей этой правительственной трассы одна часть милиции занята только обслуживанием проезда спецмашин, а другая, укрывшись в подворотнях, собирает деньги с тех водителей, у которых сдали нервы и которые пытались развернуться в объезд по встречной пустой полосе. Светофор на слиянии улицы Димитрова и Полянки около двадцати минут горел ровным красным светом. Кого ждали? Кого пропускали? Сколько же других злобных мыслей пришло в мою голову!
Но до того, как перейду к Галковскому, еще об одном. Возвращаясь на метро домой, обратил внимание, что у станции опять воздвигают новый ряд палаток — рынок живет! Завтра, наверное, он откроется. Во всех палатках горит свет и мастера что-то доделывают. Ну, конечно, весь он будет принадлежать армянам, чеченцам или азербайджанцам. И тут же я отметил, что и эти рабочие-мастера тоже все кавказской национальности.
И вот после этого, придя домой, я лег в постель и залпом прочел статью Галковского. Потом я перечитал избранные убийственные цитаты.
“Любое государство устроено по принципу “пищевой пирамиды”. Внизу — зоопланктон, наверху — небольшое число крупных хищников, контролирующих или осуществляющих политическую, экономическую и социальную жизнь общества. В самом демократическом обществе наверху находится много-много четыре процента от общего числа населения. Смысл “еврейства” заключается в том, что еврейская община принципиально отказывается заселять нижние этажи государственного здания и всеми правдами и неправдами стремится полностью разместиться на верхушке, занимаемой четырьмя процентами коренного народа”. Дальше Галковский остроумно варьирует эту тему: “В принципе безразлично, какая национальность венчает конкретную пищевую пирамиду. Более того, история со всей наглядностью показывает, что верхушка и должна в этическом отношении отличаться от основной массы населения. Однако из-за того, что господство осуществляется евреями не прямым захватом, а путем постепенного, многосотлетнего “выдавливания” местных конкурентов, евреи становятся специалистами не по руководству, а по захвату власти. Львиная доля еврейских усилий уходит на дискредитацию конкурентов и собственную рекламу, содержательная же работа исчезающе мала. Кроме того, местная элита является именно элитой, то есть выборкой из основной массы. Со всеми частными исключениями наверх попадают наиболее сильные и талантливые особи. Индивидуального подбора из еврейской массы почти нет. Любой еврей уже по своему происхождению обречен на “богоизбранность”. Поэтому еврей всегда сравнительно хуже вытесняемого им конкурента. Он плохой чиновник, плохой писатель, плохой промышленник. Подлинный успех достигается евреями только в областях, суть которых и состоит из вытеснения конкурентов. Это социальный активизм, банковская деятельность, реклама”.
