Но Синатра не мог жить в положении, когда он кому-то должен быть благодарен. И, как всегда, своё зло он выместил на следующий день после своего спасения на своём преданном дворецком, когда тот на обеде сервировал любимые синатровские спагетти. Но они чем-то пришлись не по вкусу Синатре (хотя дворецкий всегда их делал для Синатры так, как никто другой), и Фрэнк бросил спагетти из блюда в лицо дворецкому. «Ешь их сам, я не буду есть это дерьмо», – прокомментировал Синатра свой поступок. Все замерли в ужасе и недоумении. Декстер, приглашённый на обед, не побоялся высказать Синатре своё возмущение его поведением – ведь всего сутки назад он был на краю смерти и, казалось бы, надо радоваться каждой минуте вновь полученной жизни.
Но тут Декстер понял, что таким способом Синатра вымещает свою нетерпимость ситуации, когда ему приходится быть благодарным кому-то и тем паче за спасение собственной жизни. Это все должны были быть благодарны Фрэнку, а он может быть благодарен только самому себе.
В один прекрасный день Фрэнк решил отблагодарить своих друзей, которые тогда оказались в его доме. Он позвонил в самые дорогие магазины и заказал роскошные галстуки, запонки, шёлковые рубашки, кашемировые свитера. Всё это привезли в его дом, разложили на полу в гостиной. Синатра кликнул своих друзей и, когда те пришли, сказал: берите что хотите. Все набросились на халяву, но Декстер не хотел ничего брать. А Синатра его уговаривал:
Бери, деньги для меня ничего не значат – у меня их навалом.
В свои 49 лет он по-прежнему пытался купить дружбу деньгами, как делал это в детстве.
Вскоре Синатра возненавидел Brad Dexter якобы за то, что тот не согласился показать ему ещё не отредактированный фильм, который Dexter снимал. Brad забыл, с кем имел дело. Фрэнк сразу прервал с ним все отношения и на людях стал отрицать, что Brad Dexter спас ему жизнь. А потом и вовсе перестал его признавать, и, когда при Синатре кто-либо упоминал Brad, он переспрашивал: какой Brad?
Синатра любит privacy
По словам актёра Hamphrey Bogart, синатровская идея рая – это место, где много женщин и ни одного журналиста.
Больше всего Фрэнк Синатра ненавидел полицию (как и все мафиози) и прессу (как свидетеля преступлений, которого невозможно ни заставить замолчать, ни убить). Полицию можно было подкупить, как это делалось в Лас-Вегасе, а журналистов Фрэнк старался запугать, изувечить или даже убить. Однако с Первой поправкой к американской Конституции, гарантирующей свободу слова, он уже ничего сделать не мог и потому в своих возмущённых посланиях в Сенат, в общественные организации, в СМИ Синатра часто использовал ход, что, мол, Первая поправка к Конституции – это ещё не вся Конституция и делать на ней чрезмерный акцент – это несправедливо и нечестно по отношению к личности. Мол, в Конституции США есть более важные пункты, чем Первая поправка.
Но этот аргумент ни на кого не действовал, и его постоянное повторение Синатрой указывало лишь на его отчаянную беспомощность перед истинной свободой слова. Так, если ему в руки попадала рецензия, где им не восхищались или, боже упаси, ругали, он бросал газету на пол и топтал её ногами, вопя проклятия благим матом.
Иметь телохранителей при характере Синатры было жизненно необходимо. Так, с их помощью он избил журналиста Lee Mortimer за его бесцеремонные статьи. А при допросе в полиции Фрэнк стал лгать, будто Lee обозвал его «грязным итальяшкой» и он защищал свою честь. Но Lee, разумеется, ничего подобного не говорил. Синатру арестовали, и тут мафиозники стали названивать Ли и угрожать убийством, если он не отзовёт свою жалобу. Тогда на защиту своего журналиста встал издательский гигант Hearst, и струсивший Синатра сразу заплатил деньги Ли, чтобы компенсировать ущерб и не предстать перед судом. А потом Фрэнк бегал выпрашивать прощения в издательский концерн к его шефу, чтобы его издательская империя не подвергла Синатру остракизму в своих влиятельных и повсеместных периодических изданиях.
Синатра под прикрытием своих мафиозных телохранителей и сами телохранители бросались на всякого фоторепортёра, который осмеливался его сфотографировать, – они либо избивали его, либо в лучшем случае отнимали камеру, засвечивали плёнку и разбивали камеру оземь.
Всех журналистов и фотографов Синатра называл «паразитами» и «пьявками». Один журналист, которого Фрэнк ударил в лицо, дал сдачи и попал ему в нос. Фрэнк завопил с возмущением: он меня ударил, он меня ударил! (Как будто нарушились законы физики, согласно которым бить мог только Фрэнк.) Несмотря на то, что вокруг было много свидетелей, на следующий день Фрэнк лгал, что якобы тот начал первый и откуда-то набежавшие двое держали Синатру за руки, пока тот избивал Синатру (согласно параноидальным законам синатровской физики – не мог существовать мир, где дали в морду ему, и самым главным для него стало, чтобы об этом не узнали другие). Дело, разумеется, замяли.
Когда один комедийный актёр пошутил над Синатрой и его новой чрезвычайно юной женой Мией, что на ночь он кладёт в стакан с водой свои протезы, а она – свои детские braces[29], то этому актёру позвонили мафиозные друзья Синатры и потребовали, чтоб он убрал эту шутку из своего монолога, иначе его жизнь будет в опасности. А через несколько дней человек забрался в его квартиру через лоджию и произвёл три выстрела из пистолета. Предупредительные. Мафиозная полиция в Лас-Вегасе даже не приняла к рассмотрению жалобу комика на Синатру, так как не нашла мотивов для преступления. В то время Синатра буквально владел Лас-Вегасом и творил что хотел.
С женщинами-журналистками он расправлялся «по-мужски»: Barbara Walters он постоянно называл самой уродливой бабой на телевидении, которой нужно научиться говорить, прежде чем говорить (Барбара чуть шепелявит).
Rona Barrett в биографии Синатры написала так про Фрэнка и его дочь Нэнси:
Если бы они не были отцом и дочерью, они бы легко сошли за любовников.
Это вызвало в Синатре бурелом негодования:
Мужа Роны Баррет должны наградить медалью Конгресса за то, что он каждое утро просыпается рядом с ней и вынужден смотреть на неё… Она так уродлива, что её мать привязывала ей на шею кусок мяса, чтобы их собака с ней играла… Что ещё можно сказать о ней, что уже не было сказано о (пауза) проказе…
Журналистка Maxine Cheshire из The Washington Post осмелилась напористо спросить Синатру о его связях с мафией. Мгновенно он её возненавидел.
Когда она в отеле, где остановился Синатра, попыталась задать вопрос его будущей жене Barbara Мах, будущий муж бросился на журналистку с криком:
Убирайся, ты, дрянь! Убирайся и прими ванну! Можешь это напечатать, Ms. Cheshire. Убирайся подальше. Я не желаю с тобой разговаривать. Я ухожу отсюда, чтобы избавиться от твоей вони.
