Он спустился ко мне на плечо, заглянул в лицо своими огромными, гипнотическими глазами, пробежал пальцами по моей бороде и волосам с такой легкостью, словно профессиональный парикмахер. На его нижней челюсти я заметил огромные, похожие на резцы, зубы. Зубы становились все крупнее, и я решил сохранять спокойствие. Зверек издал короткое ворчание и спустился ко мне на колени. Особенно его заинтересовала моя трость. Его черные пальчики бегали по трости, словно она была флейтой. Потом он наклонился и с устрашающей аккуратностью чуть было не перекусил мою трость пополам своими громадными зубами. К его огорчению, в трости не оказалось никаких личинок, поэтому он решил вернуться на мое плечо. И снова ай-ай принялся перебирать мне бороду и волосы. Ощущение при этом было такое, словно волос моих касается легкий ветерок.
Но вот он, к моему беспокойству, обнаружил мое ухо. «Ага, — сказал он себе, — здесь наверняка скрывается самая крупная и вкусная личинка!» Он изучал мое ухо, как гурман наслаждается изучением меню, а потом очень осторожно запустил в него свой длинный палец. Я приготовился к глухоте: привет, Бетховен, сказал я себе, вот и я! К моему удивлению, я почти не чувствовал, как палец ай-ай исследует мое ухо в поисках таинственных деликатесов. Не обнаружив в ухе ничего вкусного и ароматного, зверек недовольно фыркнул и исчез в ветвях.
Так я впервые увидел ай-ай. Я понял, что это самое невероятное животное, с которым мне посчастливилось встретиться. Животное это нуждалось в помощи, и мы должны были ему помочь…»
Экспедиция обратилась за советом к местному предсказателю. Он сообщил путешественникам, что их ждет удача — «только в том случае, если ваши побудительные мотивы искренни». Началась охота на ай-ай. Видеозапись Верити была показана местным школьникам, чтобы пробудить в них интерес. Но через пять недель съемочная группа должна была уезжать, звукооператор свалился со злокачественной малярией, заражением крови и гепатитом, бюджет был исчерпан, расписание съемок пошло ко всем чертям, а единственным ай-ай оставалась все та же Верити. По иронии судьбы, стоило лишь экспедиции покинуть лагерь, как на следующий же день местные фермеры принесли самку ай-ай с детенышем, а помощники поймали еще одного детеныша и взрослого самца. К тому моменту когда экспедиция Даррелла покидала Мадагаскар, у них было шесть ай-ай, как и планировалось. Зверьки были немедленно отправлены на Джерси самолетом. Здесь они быстро адаптировались к новым условиям и стали размножаться. Это были единственные ай-ай в мире, содержащиеся в неволе, за исключением пары в Центре приматов Университета Дьюка в Северной Каролине.
Вернувшись в столицу, Дарреллы встретились с Эдвардом и Араминтой Уитли. Эдвард работал над репортажем о заграничных проектах Джерсийского Фонда, который впоследствии вошел в книгу «Армия Джеральда Даррелла». Эдварду показалось, что Джеральд находится в хорошей форме. Даррелл с восторгом говорил о Мадагаскаре, где есть все, чем славится Франция (включая местное вино и виски), зато нет французов. Он с аппетитом поглотил огромную тарелку лягушачьих лапок, причем, как он утверждал, эти лапки принадлежали экологически опасному для острова виду лягушек, непредусмотрительно завезенных из Индии и безжалостно уничтожающих местные виды.
Прибыв на озеро Алаотра, Джеральд почувствовал себя плохо. Он где-то подцепил дизентерию и теперь страдал от мучительных болей в животе и диареи. «Мне казалось, что кто-то оперирует мои нижние регионы при помощи тупой пилы», — писал он. Джеральд чувствовал себя так плохо, что задумался о смысле жизни: «Почему, спрашивал я себя, ты так с собой поступаешь? В твоем возрасте ты должен быть умнее и не вести себя, словно тебе все еще двадцать один. Почему ты не уйдешь на покой и не займешься гольфом, кеглями или резьбой по мылу? Почем ты истязаешь себя? Зачем ты женился на молодой девушке, которая подталкивает тебя к этим безумным действиям? Почему бы тебе просто не совершить самоубийство?»
Состояние Джеральда усугублялось бедственным положением озера Алаотра. Окрестные леса давно были вырублены, в результате чего стали разрушаться холмы. Почва сползала в озеро, берега превращались в топкие болота. Когда-то этот район славился посадками риса. Теперь Мадагаскар импортировал рис из-за границы. Район озера Алаотра в метафорическом смысле демонстрировал судьбу всего острова — стремительное самоубийство человечества, холокост остальных форм жизни, в том числе и кроткого лемура, среда обитания которого ограничилась узкой полоской тростника вокруг озера. А тростниковые заросли регулярно выжигались, чтобы устроить посадки риса. Было ясно, что, если не предпринять экстренных мер, кроткий лемур — размером с небольшого котенка, с зеленовато-коричневым мехом, крупными золотистыми глазами и огромными руками и ногами — очень скоро разделит судьбу двух видов местных птиц, которые незадолго до приезда экспедиции полностью вымерли.
Незадолго до Рождества на Алаотру к Дарреллам приехали Уитли. Несмотря на состояние здоровья Джеральда, дела шли хорошо. Эдвард отметил, что способ охоты на кроткого лемура, предложенный Дарреллом, был очень простым. Они объезжали местные деревни и спрашивали, не хочет ли кто-нибудь из жителей продать им зверьков. Одного лемура удалось приобрести в первый же день, а через три дня были получены все требуемые десять особей, в том числе четыре детеныша, которых приходилось кормить молоком и протертыми бананами с помощью спринцовки. Животных отправили в Тану, где за ними присматривал Джозеф Рандрианаво-равелона, выпускник Джерсийского подготовительного центра. Затем самолетом лемуров отослали на Джерси.
Араминта вернулась в Англию, а Джеральд, Ли и Эдвард встретились с Джоном и Сильвией Хартли и Квентином Блоксамом в лагере, разбитом в тридцати милях от Морондавы. Окрестные леса находились под покровительством швейцарской природоохранной компании. Вокруг лагеря были расставлены ловушки, чтобы поймать гигантскую прыгающую крысу. Через несколько дней план поимки был выполнен. Удалось поймать не только прыгающих крыс — грузных животных, опирающихся на хвост, словно кенгуру, — но и плоских черепах.
В каждой бочке меда всегда найдется ложка дегтя. Такой ложкой дегтя в мадагаскарской экспедиции Даррелла стали мухи — комнатные мухи, слепни, оводы и множество других видов. Нашествие мух усугублялось непереносимой жарой — даже по утрам градусник показывал не меньше сорока градусов. «Мухи совершали самоубийство в вашем стакане с пивом по десятку за раз», — писал Джеральд. Полотнища палаток и столы были черны от полчищ мух. Мухи облепляли лицо, руки, ноги. Они жалили так, писал Даррелл, «словно какой-то жестокосердный миллионер гасил о ваше тело толстые, дорогие гаванские сигары». Но природа даже в своих самых неприглядных проявлениях никогда не раздражала Даррелла. «Посмотрите на обычную комнатную муху или москита под микроскопом, — писал он, — и вы сразу же будете поражены архитектурной красотой их тел. Сложный глаз комнатной мухи — это чудо творения». Эдвард Уитли описывает лагерь экспедиции как сущий бедлам, сборище всевозможных ночных животных — лягушек, птиц и зверей, — «квакающая, пищащая, рычащая масса», над которой раздавался мощный храп, доносящийся из палатки Джеральда и Ли. «Джерри, — вспоминал Уитли, — обладал счастливой способностью засыпать где угодно».
