У Молотова… руки дрожат! Еще бы — он, возможно, подписывает себе смертный приговор на будущее. Если что пойдет не так, ответит он.
Начался прием. Шампанское — рекой, горки икры и бесконечные чествования.
Коба произнес первый тост.
— Я знаю, — сказал он, — как горячо любит немецкий народ своего вождя. Поэтому первый бокал я поднимаю за здоровье великого вождя немецкого народа Адольфа Гитлера.
Рейхминистр ответил, как положено:
— За здоровье великого вождя народов СССР Иосифа Сталина!
Приехавший с Риббентропом личный фотограф Гитлера Гофман поспешил запечатлеть историческое событие. Этот маленький плешивый человек был давним сподвижником Гитлера, очень близким к нему. Как сообщали мои агенты (когда мы пытались подобраться к Еве Браун), возлюбленная Гитлера была пристроена фюрером работать у Гофмана.
Коба был щедр и шепотом предложил Молотову поднять тост за фотографа. Тотчас Гофман продемонстрировал свое особое положение. Он разразился ответной речью, обращаясь к Кобе:
— Для меня большая честь, ваше превосходительство, передать вам сердечный привет и добрые пожелания от моего давнего друга, великого вождя немецкого народа Адольфа Гитлера, — и добавил как-то слишком раздельно: — Наш фюрер был бы очень рад лично познакомиться с великим Сталиным.
Но наш переводчик не сумел передать настойчивую интонацию фотографа (и я впоследствии объяснил это Кобе).
Тотчас после этой фразы Риббентроп подошел к Кобе. Видимо, последовательность действий была отрепетирована.
Я уже успел сообщить Кобе, что процветающий бизнес Риббентропа — продажа дорогих вин. Коба весело потребовал у немецкого министра оценить наши вина из крымских подвалов Абрау-Дюрсо. Риббентропу пришлось выпить несколько бокалов — оценил высоко.
Затем по просьбе Риббентропа они с Кобой уединились и повели разговор через немецкого переводчика.
Беседа была недолгой. Тосты и общее веселье вскоре продолжились.
Главным выпивохой в Политбюро считался Молотов. Он умел пить как-то сосредоточенно — мрачно, совершенно не пьянея. После десятка новых тостов я увидел совершенно белое, изможденное лицо Риббентропа…
Коба был беспощаден.
На приеме присутствовал и Каганович. В этой щекотливой ситуации он держался скромно, стоял в сторонке. Коба любил острые шутки.
— Господин Риббентроп, я предлагаю новый тост — за нашего железного наркома Лазаря Моисеевича Кагановича. Он построил наше метро и ведает всей нашей тяжелой промышленностью. — И насмешливо посмотрел на Риббентропа.
Тот, пьяный, зашептал:
— Ради вас, геноссе Сталин, хоть за Дьявола. У нас тоже есть полезные евреи. Фюрер их высоко ценит. Вообще у нас фюрер решает, кто еврей, а кто — нет. Но всех бесполезных евреев… — Он спохватился, замолчал. Он был совсем пьян, и посол Шуленбург попытался закончить прием.
Но неумолимый Коба решил произнести и маленькую речь о значении пакта.
— Пакт о ненападении — залог мира в Европе. Так выпьем же, друзья, за мир во всем мире! Господин Риббентроп, не отставайте!
Немец с мертвенно бледным лицом выпил. Зашатался. Только тогда Коба согласился его помиловать.
— Ну давайте прощаться. Передайте рейхсфюреру, что Советский Союз никогда не обманет своего партнера.
Уже уходя, едва не падая и опираясь на Шуленбурга, Риббентроп вдруг остановился. Обернулся, и… хмеля как не бывало. Он сухо и нарочито громко произнес:
— Прощаясь, я хочу, геноссе Сталин, напомнить о нашем разговоре: фюрер ждет личной встречи.
И ушел.
— Сукин сын, — сказал мне потом Коба, — ведь договорились: никому ни слова.
Как сообщил мой информатор, вернувшись в посольство, пьяненький Риббентроп восторженно описал сотрудникам великолепный прием, который устроил Сталин: «Как добрый отец семейства, он заботился о нас, о гостях».
Счастливый Риббентроп покинул советскую столицу через двадцать четыре часа после своего прибытия.
Гитлер принял его в присутствии генералов. Один из них, генерал Йодль, за обедом рассказал о приеме жене. Разговор слышал новый слуга. Этого было достаточно. Уже вечером я сообщил Кобе: «Риббентроп заявил: «Я чувствовал себя в Кремле, как среди соратников по партии! Сталин очарован вами».
Более Йодль ничего не поведал. Но уже на следующий день Старшина доложил: после рассказа Риббентропа счастливый Гитлер бегал по канцелярии и орал: «Теперь весь мир у меня в кармане! Завтра мы начинаем войну. Наши враги — маленькие глупые червячки! Они рассчитывали, что Россия станет нашим противником. Я был убежден, что Сталин никогда не примет предложения англичан. Только английские червяки могли думать, что Сталин настолько глуп и не распознает их вечной цели — загребать жар чужими руками. Россия не заинтересована в сохранении Польши. Причины, по которым мы начнем войну с поляками, западные червяки объявят ложью. Но нас это не волнует. Победителя не спрашивают после победы, правду он говорил или нет. Когда начинаешь войну, главное — не правда, а победа. Прав сильнейший! Будьте безжалостны! Пусть вам будет чуждо сострадание. Тот, кто размышляет о мировом порядке, знает, что главное — успех. И успех достигается лишь при помощи силы. Приказ о нападении на Польшу готов».
25 августа Ворошилов, придя на очередное заседание военных делегаций Франции, Англии и СССР, вынул бумагу и прочел вслух несколько лаконичных строк, написанных Кобой: «Господа! Ввиду изменившейся политической обстановки продолжать наши переговоры не имеет более смысла».
…Я присутствовал на грязном, внутреннем дворе Истории, но именно там она и делается.
30 августа агент, работавший у Геринга в министерстве авиации, прислал одно слово: «Завтра».
Уже на следующий день голоса немецких дикторов задыхались от негодования. Радио передало срочное сообщение: отряд поляков предательски напал на немецкую радиостанцию в пограничном Глейвице. Гитлер заказал правдивую инсценировку: у нападавших «поляков» (немецких диверсантов, переодетых в польскую форму) были убитые.
Первого сентября в четыре сорок пять утра, согласно директиве Гитлера, началась операция возмездия «Вайс» — нападение на Польшу. Немецкая армия пересекла границу и с трех сторон двинулась к Варшаве.
Последовали ультиматумы от Англии и Франции с требованиями немедленно остановить военные действия и вывести войска с территории Польши.
Риббентроп заявил, что никаких военных действий не ведется, но есть акция возмездия в ответ на захват поляками радиостанции и постоянные польские провокации.
