Если все обстояло так, как передал Александр Михайлович, можно сделать вывод, что цесаревич ясно понимал — его путешествие во многом «формально», репрезентативно — и не более того. И тем не менее любой опыт — это опыт. Цесаревич увидел земли, в которых до него не был ни один повелитель России. Он посетил Сингапур и остров Яву, проехал по улицам Бангкока, Гонконга и Кантона. Наследник престола крупнейшей православной державы мира посещал храмы Востока (в том числе и кришнаитские). «Всякий раз, что я вижу храм, в котором соблюдается благолепие, порядок и почитание, также как у нас, то при входе у меня невольно является то же религиозное настроение, как если бы я находился в христианской церкви!» — записывал он в дневнике. Великому князю понравились яркие буддийские храмы Сиама, чем-то напомнившие ему храм Василия Блаженного в Москве[26]. Способность чувствовать иную культуру как свою исключительно важно для того, кто в будущем станет «Белым царем», то есть царем для всех подданных, вне зависимости от вероисповедания.
…Наконец, 27 апреля цесаревич прибыл в Японию, посетил города Хиросиму (Кагосиму) и Нагасаки. В Нагасаки он встречался с русскими морскими офицерами, успевшими вдали от Родины обзавестись японскими «женами» (в то время в Японии были приняты «брачные контракты» на определенный срок). По легенде, Николай Александрович захотел обзавестись такой «женой», но исполнению его желания помешала наступившая Страстная неделя. В городе он покупал сувениры и даже познакомился с мастерами татуировок. Интерес к татуировкам, которыми в Японии клеймили преступников и которыми пользовались только представители низших классов, не был случайным. Получивший «английское воспитание», цесаревич не мог не знать о распространившейся со второй половины XIX века в британских аристократических кругах моде на «тату».
Краткая история этой своеобразной моды такова. Начиная с первого плавания капитана Кука (1769), в британском военном флоте существовала традиция татуировки, которая укрепилась после того, как сын королевы Виктории, будущий король Эдуард VII, посетив Святую землю в 1862 году, сделал на руке татуировку Иерусалимского Креста. В дальнейшем его тело украсили еще несколько татуировок. Когда его сыновья, Альберт и Георг (впоследствии король Георг V), побывали в начале 1880-х в Японии, их гувернер, по распоряжению Эдуарда VII, отвел принцев в студию знаменитого художника Хори Чио, который вытатуировал драконов на их руках. На пути домой Альберт и Георг посетили Иерусалим и сделали татуировки у того же художника, что и их отец 20 лет назад. По примеру членов королевской семьи многие богатые англичане и морские офицеры стали делать татуировки у японских мастеров. Таким образом, «английский свет пал жертвой того обстоятельства, что принц Уэльский сделал себе татуировку. Как стадо овец, они последовали за пастухом»[27].
Очевидно, что и русский цесаревич в своем стремлении обзавестись татуировкой следовал примеру своих английских родственников. На фрегат «Память Азова» доставили двух японских мастеров. Один сделал татуировку Николаю Александровичу, а второй — его двоюродному брату Георгу Греческому. Так у будущего русского монарха на правой руке появилось изображение дракона — с черным телом, желтыми рожками, красным брюхом и зелеными лапами. Сведения о татуировании цесаревича, несмотря на секретность визита мастеров, все-таки просочились в японскую печать. Вскоре после Пасхи, пришедшейся в 1891 году на 22 апреля / 4 мая, Николай Александрович специально посетил Нагасаки как представитель русского самодержца. Он побывал на выставке керамики, увидел синтоистское святилище Сува и принял участие в застольях. «Ночью официальная программа пребывания сменилась неофициальной. Вместе с Георгом они посетили ресторан „Волга“, где его хозяйка предложила на втором этаже развлечься с двумя девушками». На корабль братья возвратились лишь в четыре часа утра[28].
Путешествие, как видим, было веселым и беззаботным. А ведь еще 21 ноября 1890 года русский посланник в Токио направил в Петербург депешу, в которой говорилось о враждебных демонстрациях японских студентов, бросавших камни в беседку сада императорской миссии, где у супруги посланника собрались дамы, желавшие посмотреть на процессию, проходившую по случаю открытия японского парламента. Узнав об этом, Александр III написал на полях депеши: «Подобные неприязненные действия против иностранцев меня немного беспокоят в случае посещения цесаревичем Японии». По мнению графа В. Н. Ламздорфа, эти слова свидетельствовали «о колебании, подтверждающем слухи о возможности досрочного возвращения (цесаревича. — С. Ф.) вследствие болезни великого князя Георгия».
Слухи не подтвердились, и, как уже говорилось, Николай Александрович в конце апреля 1891 года прибыл в Японию. А 30 апреля вечером Министерство иностранных дел Российской империи получило от русского посланника телеграмму о покушении на жизнь наследника русского престола. Два часа спустя, в 22.30 МИД передал телеграмму в Гатчину — Александру III. «Киото, 29 апреля/11 мая 1891 г. Сегодня на улице, в г. Отсу, полицейский нижний чин бросился на цесаревича и ударил его саблей по голове. Рана до кости, но, по словам наших докторов, благодаря Бога, неопасна. Его Высочество весел и чувствует себя хорошо. Хочет продолжать путешествие, привел всех в восторг своим хладнокровием. Японцы в совершенном отчаянии. Князь Барятинский доносит подробно. Я выразил по телеграфу министру иностранных дел мое негодование»[29].
По словам С. Ю. Витте, случившееся сильно подействовало на императора и на наследника, вызвав в душе цесаревича отрицательное отношение к Японии и к японцам. «Поэтому понятно, что император Николай, когда вступил на престол, не мог относиться к японцам особенно доброжелательно, и когда явились лица, которые начали представлять Японию и японцев как нацию крайне антипатичную, ничтожную и слабую, то этот взгляд на Японию с особою легкостью воспринимался императором, а поэтому император всегда относился к японцам презрительно». Может быть, так все и было — частные случаи всегда влияют на восприятие человека, формируя его «общий взгляд» (тем более если цена такого частного случая — жизнь или смерть). В истории цесаревича удар японского полицейского был именно таким случаем.
Наследник ехал в ручной коляске, которую вез один возница, два других «толкача» подталкивали джинрикшу с обеих сторон сзади. Следом ехали принц Георг Греческий и другие лица свиты. Покушавшийся (Тсуда Санцо, или Сандзо) стоял в оцеплении, охраняя безопасность проезжавших. Когда коляска цесаревича поравнялась с ним, Тсуда Санцо выскочил из своего ряда и, обнажив саблю, нанес справа сзади (между джинрикшей и правым возницей) удар по голове цесаревича. Испытав силу первого удара и увидев, что полицейский намеревается нанести второй удар, Николай Александрович выскочил из коляски и побежал. Положение спас Георг Греческий, выскочивший из своей джинрикши и ударивший полицейского бамбуковой тростью. Возница наследника повалил покушавшегося, а возница принца Георга, схватив саблю, ударил его по шее и спине. Все это произошло за несколько секунд.
