Доводилось слышать версию, что анонсированный в Эстраде сейшен «слетел» у «МВ» по прихоти одного высокопоставленного чиновника, раздраженного не только творчеством, но и национальным составом группы. Вроде бы, он-то и произнес тогда сермяжную тираду про «Машину с евреями», которую Подгородецкий значительно позже использовал для названия своих мемуаров.
Андрей Макаревич
Когда отменилось наше выступление в Театре Эстрады, я так расстроился, что не пошел даже взглянуть, что там происходит возле зала. Хотя нам кто-то рассказывал тогда, что зрители, пришедшие к Театру, пытались активно возмущаться по поводу нашей замены на другую группу.
Представляешь, мы все отрепетировали, пошили костюмы, сделали декорации для «Маленького принца». Практически накануне концерта, на той же сцене театра Эстрады, показали эту программу, одиноко сидевшему в партере товарищу из ЦК, с редкой фамилией Иванов. Он посмотрел, встал и молча ушел. А через два часа нам сообщили: «Он сказал – повременить». Интересоваться причинами такого решения было бессмысленно. Если директива шла из ЦК, все замирали и воспринимали ее, как приговор. Как нас тогда из Росконцерта-то не выперли, вот это потрясающе! Мы сохранили возможность ездить по стране, но в Москве «Машине» выступать было нельзя еще долгие годы. В Питере можно, а в Москве – нет.
Валерий Ефремов
Для гастролей по стране, где мы работали на стадионные аудитории, «Маленький принц», с моей точки зрения, не совсем подходил. Это лиричная программа, для камерных залов, для московской публики. Но именно в Москве нам ее сыграть и не позволили.
Андрей Макаревич
Всеми гастролями «Машины» занимался Росконцерт. Нас не о чем особо не спрашивали. Вызывали к начальству и сообщали: завтра вы едете в Волгоград, оттуда в Сочи, далее еще куда-то. Где мы будем жить, и все прочие бытовые вопросы с нами так же не обсуждали. И не о чем заранее не информировали. В городе, куда мы приезжали выступать, нас встречал местный администратор, опять-таки, представитель Росконцерта, и сопровождал до указанной ему руководством гостиницы.
Сотрудники Росконцерта все были очень разные, среди них попадались запоминающиеся люди. Например, Володя Халемский, конферансье, замечательный парень, который уже много лет живет в Израиле, и стал там неплохим театральным актером. Или директор программ Игорь Носов, царство ему Небесное. Симпатичный малый. Как-то в Свердловске мы давали 28 «битковых» концертов за две недели. Тогда такие продолжительные выступления в одном городе считались в порядке вещей. Причем концерты были сборные. «Машина» обеспечивала повышенный интерес к ним, выступая во втором отделении. А в первом мог быть кто угодно – от ансамблей народного танца до Жанны Рождественской за роялем, оркестра Кролла с молодой солисткой Ларисой Долиной, или Мазепы и Тепцова (два смешных мужичка с куклами). В общем, скрипка, пипка и утюг…
Так вот Носов, по каким-то причинам, не мог остаться до окончания наших свердловских гастролей и уехал в Москву дня на четыре раньше, оставив нам ключи от своего гостиничного люкса, номер 214, как сейчас помню. И в нем мы гуляли до утра, после каждого концерта с ансамблем танца «Сувенир». Это были очаровательные девки и ребята, с которыми мы крепко дружили, пили ночи напролет, со всеми вытекающими отсюда последствиями. «Сувениры» к тому моменту уже ездили за границу, были крутые и смешные страшно. Количество происходивших с ними историй казалось неисчерпаемым. Мы все, естественно, перевлюблялись друг в друга, кто-то и переженился. При этом никакой конкуренции из-за дамского пола в «Машине» не существовало. Нам, по счастью, всегда нравились очень разные женщины. Скажем, вкусы мои и Кутикова никогда не пересекались…
После заключительного концерта в Свердловске мы с «Сувенирами» снова пили все ночь. В те времена мы уже перешли с дешевого портвейна на водку и коньяк. Пили, пили и, не ложась спать, отправились в аэропорт. Рейс у нас был очень ранний. Утром прилетели в Москву. Опытные «сувенирцы» знали, что все рестораны в столице открываются в полдень и только «Узбекистан» в 11. Туда мы и отправились всем скопом на автобусе, который поймали прямо в аэропорту. В «Узбекистане» мы продолжили гуляния до восьми вечера. После чего я, все-таки, на автомате уехал домой, а остальная компания пошла еще в ресторан ВТО. Вот так мы жили.
А как ты преодолевал утренние последствия таких загулов?
Я был очень крепок. Я и сейчас крепок. Похмельем никогда не страдаю. Но половина ребят и девчонок из «Сувенира» умерли уже, хотя были моложе нас. Они такую нагрузку на сердце испытывали. Мы-то, после ночных пьянок, могли поспать, а их в 9 утра уже выгоняли «на класс». Работали они с полной самоотдачей.
Атмосфера в гримерке у вас изменилась с переходом в профессионалы?
Так у нас только на этом этапе гримерки и появились. А раньше приезжали на сейшен и просто тусовались где-то за временным занавесом, вместе с бригадой хиппарей, которые считали за честь помочь нам затащить аппаратуру куда-нибудь на четвертый этаж общаги или ДК. Это же, правда, служило им и основанием для бесплатного прохода на концерт. Поэтому за аппарат наш хватался любой человек. Некоторые из этих добровольцев потом стали нашими первыми техниками. Тот же Наиль Короткин, работающий ныне звукорежиссером в одной из крупнейших российских компаний.
Вообще, знаешь, доступ к «Машине» никогда, к сожалению, не был особенно сложным, в сравнении с тем, как это обстоит на Западе. С изумлением обнаружил данный факт, когда оказался там, году в 88-м. К самой сраной, играющей в клубе группе, никто за кулисы просто так не пройдет. А у нас всегда было демократично. Всегда кто-то приводил в гримерку друзей, подруг…
Евгений Маргулис
«Раздела имущества» по дамской части у нас никогда не было. Все определялось степенью красноречия. Насколько каждый мог кого-то из девушек уговорить на более близкие отношения. Что-то получалось, что-то нет. Были какие-то девицы, которые уже сразу импонировали кому-то конкретному. И, слава Богу, что в «Машине» у всех вкусы разные.
Александр «Фагот» Бутузов
В декабре 79-го я с «Машиной», которая еще состояла при Театре Комедии, приехал на гастроли в Сочи. Именно там, зимой, я впервые услышал от Макара «Синюю птицу». А после Нового года, где-то за январь-февраль, произошел переход «МВ» из штата театра в штат Росконцерта. И я перешел туда вместе с группой, оставаясь «артистом разговорного жанра» со ставкой 9 руб. 50 коп. за концерт. Музыкантам платили по десять рублей. Всем нам, в общем, дали высшую ставку по той тарификации. И уже в марте 80-го мы поехали на тот самый фестиваль в Тбилиси, о котором сейчас постоянно вспоминают.
