Все это относится к первому этапу его отрочества. Потом наступил второй — этап провокаций. В четырнадцать или пятнадцать лет он явился домой обритый наголо — просто ему хотелось посмотреть, как я буду реагировать. Однажды я была у себя в гримерной, рядом с ванной комнатой, и вдруг услышала, как что-то грохнуло. В испуге я бросилась к окну. Оказывается, он, рассчитав, сколько времени мне на это понадобится, стремглав слетел вниз по лестнице и сделал вид, будто выбросился из окна: опять-таки чтобы посмотреть, как я прореагирую, что стану делать.
Он провоцировал меня, а потом следил за моей реакцией. А я старалась вести себя как ни в чем не бывало: не хотелось идти у него на поводу.
Вероятно, я вела себя неправильно, тысячу раз неправильно, начиная с самого рождения Патрика. И, к сожалению, упорствовала в этом: не надо было прикидываться, будто его выходки мне безразличны, я должна была реагировать, потому что он нуждался в моей реакции. Но я этого не понимала…
Чтобы привлечь мое внимание, чтобы по-своему завладеть им, он шарил в моих шкафах, в моих ящиках. Напяливал на себя мои вещи.
А потом стал плохо учиться в школе.
Я часто возила его с собой: так, например, вместе с ним мы были в России, где я снималась в фильме Калатозова «Красная палатка». Он был там со мной и с сыном Кристальди Массимо, с которым мы всегда путешествовали вместе.
Я наблюдала за тем, как Патрик растет, чувствовала, что у него уже есть серьезные проблемы, но не знала, как помочь ему. Пришлось обратиться за помощью к специалисту, который захотел с ним поговорить, но Патрик наотрез отказался.
Он уже был в классическом лицее, но учиться совсем перестал и занимался только политикой, был, что называется, леваком, состоял во всевозможных комитетах, группировках и так далее. Говорил, что учение в школе — пустая трата времени и ничего не дает. К сожалению, ранняя юность сына пришлась на знаменитый 1968 год…
Когда я решила расстаться с «Видес» и с Кристальди, Патрику было пятнадцать лет. Он пережил этот разрыв очень болезненно. Патрик был привязан к Кристальди, считал его отцом, потому что своего настоящего отца он и знать не хотел. И всегда говорил, что с человеком, который так плохо обошелся со мной, его матерью, не к чему даже знакомиться. Его не интересовало, кто его родной отец.
Много лет спустя мой сын уехал в Соединенные Штаты и оттуда много раз пытался установить контакт с Кристальди. Тщетно. От этого он очень страдал… Конечно, не потому, что его не упомянули в завещании: материальные блага для него никогда ничего не значили. Мой сын живет очень скромно, ему претит наше общество потребления, он отвергает его и борется с ним в одиночку. Пита ранило, что его снова отвергли, отказали в любви. Возможно, после смерти Кристальди он осознал, что это усыновление было продиктовано не любовью к нему, а скорее расчетами, касавшимися меня.
Милый Патрик… Я помню, как поначалу он тяжело переживал появление в моей жизни Скуитьери. Бросившись за Паскуале в Нью-Йорк, я все время думала о нем, первым делом позвонила из Нью-Йорка ему, моему сыну, чтобы позвать его к себе, поговорить с ним.
Помню, как мы с Паскуале целый день провели в нью-йоркском аэропорту: ждали там Патрика с утра до вечера. А он так и не прилетел, потому что на него оказывали давление, потому что ему наговорили, будто мужчина, которого я выбрала, меня поработил.
И когда мы с Паскуале возвратились в Рим, Пит ушел из дома: решил жить у Кристальди и не хотел оттуда уходить, не хотел возвращаться ко мне.
Прошло какое-то время, сын наконец успокоился, посмотрел на вещи другими глазами и вернулся к нам.
Начало было поразительным: отношения между Патриком и Паскуале стали такими глубокими, а взаимопонимание таким абсолютным, они с таким увлечением обсуждали проблемы литературы и политики, что я иногда даже чувствовала себя лишней. Но я была довольна: наконец-то Патрик успокоился, обрел интерес к жизни.
А потом что-то случилось. Все рухнуло. Патрик снова утратил равновесие. Отношения между нами троими дали трещину. Патрик исчезал из дома и не приходил ночевать. Паскуале ходил его разыскивать. Длилось это довольно долго, и жизнь стала невыносимой.
Отношения между Питом и Паскуале ухудшились, несмотря на то что сын начал работать вместе с ним. В фильме «Оружие» Патрик выступил в качестве помощника режиссера и даже получил небольшую роль. Но длилось это очень недолго — он исчез в самый разгар работы, и никто даже представления не имел, где его искать.
Тогда Патрику исполнилось двадцать лет. Вскоре он сблизился с девушкой из Сицилии, и у него родилась дочь. Это обстоятельство позволило ему освободиться от военной службы, но он использовал его и как предлог для того, чтобы бросить университет, в котором только-только начал учиться. Патрик намеревался стать архитектором по интерьеру: у него были все данные для того, чтобы учиться и работать в этой области.
Его дочка родилась на два месяца раньше моей. Назвали ее Лючиллой. В тот период нас снова потянуло друг к другу: эти две малышки сблизили нас. Я вдруг стала бабушкой его дочери, а он — братом новорожденной, которая была на два месяца младше ее. На какое-то время наши отношения стали почти что идиллическими.
Но длилось это недолго: Пит стал проявлять нетерпимость, больше не мог жить в Италии и уехал в Нью-Йорк. Официальный предлог — желание возобновить учебу в Нью-Йоркском университете. А на деле это было проявлением все того же внутреннего беспокойства…
Я смотрела на него — в двадцать лет он уже был отцом… Кто знает, почему дети, хотят они того или нет, повторяют опыт своих родителей. Пит столько страдал из-за истории своего рождения, а сам произвел на свет ребенка, которому была уготована примерно та же участь.
В двадцать два года он поселился в Нью-Йорке один. Вскоре к нему присоединилась старшая дочь Паскуале, Виттория, учившаяся там в университете: какое-то время они снимали общую квартиру в Бруклине и занимались, можно сказать, вместе. Да только Пит опять не выдержал, забросил учебу, стал художником по ювелирным изделиям и работал, кстати, небезуспешно. Он пытался заниматься этой деятельностью и в Италии, но жить в Италии сын совершенно не может… Не знаю, не я ли — подлинная причина такой его нетерпимости: слишком уж известная, назойливая и важная у него мать. Питу, с его обостренной чувствительностью, всегда казалось, что его принимают лишь как моего сына. И это всегда ужасно его угнетало.
Теперь он поселился в Нью-Йорке навсегда. Бывает, я месяцами не получаю от него вестей: он не пишет, а что до меня, то я даже не знаю, на какой адрес посылать ему письма и телеграммы.
