как-то выразят?
Знающие люди говорят и пишут, что перестройка в нашем государстве началась в марте или апреле 1985 года. Они готовы точно назвать не только месяц, но даже день и час ее начала. Но перестройка, о которой они толкуют, меня, священника, не касается: хотя Священный Синод РПЦ — интегральная часть советского государства, а Патриарх — номенклатурная единица, я-то — не партийный функционер, не экономист, не политолог и не член Священного Синода. Я не играю в аппаратные игры, и мне позволительно сомневаться, что Политбюро определяет сознание. В жизни Русской Православной Церкви в тот день и час, когда внеочередной пленум ЦК КПСС избрал нового генсека, М.С. Горбачева, не изменилось ничего. Как, впрочем, не изменилось и через год, и через два. "Настоящий перелом в отношении государства и общества к Церкви и верующим произошел 29 апреля 1988 г., когда Генеральный секретарь ЦК КПСС принял в Екатерининском зале Кремля Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Пимена и постоянных членов Священного Синода РПЦ", — уверяют меня другие очень знающие люди. Они знают это только потому, что читают газеты и смотрят популярные телевизионные программы, где вальяжные князья Церкви заседают в кремлевских дворцах, где президент "ручкается" с Патриархом.
По моим критериям, "коренной перелом" и "перестройка" могут, пожалуй, начаться с дружеского рукопожатия генсека и Патриарха, но это лишь внешний знак будущих преобразований. Ее внутренним содержанием может быть только одно: упразднение любой формы зависимости Церкви от государства, упразднение необходимости для иерархии вообще ездить на подобные приемы. Епископу нет нужды знать имя, отчество и фамилию секретаря обкома или президентского наместника. Отделение Церкви от государства — альфа и омега перестройки церковно-государственных отношений, а отнюдь не улыбка и рукопожатие Сталина, не улыбка и рукопожатие Горбачева, не улыбка и рукопожатие Ельцина. Равным образом Церковь должна быть свободна и от "демократической" власти, и от ее "помощи" и контроля.
66
В официальном сообщении в печати об историческом событии 29 апреля 1988 года рассказано так: "«Рад побеседовать с вами, готов выслушать вас и ответить на ваши вопросы», — сказал генеральный секретарь в начале встречи. В состоявшейся затем беседе члены Синода Русской Православной Церкви высказали свою полную поддержку проводимым в нашей стране мероприятиям по перестройке, нравственному обновлению в обществе. Они поставили ряд конкретных вопросов, связанных с обеспечением нормальной деятельности православной церкви. М.С. Горбачев сказал, что передаст эти просьбы и соображения в правительство, которое внимательно рассмотрит их и примет необходимые решения".
Насчет "полной поддержки мероприятий" сомневаться не приходится. Для этого вполне достаточно просто перечислить все случаи голосования митрополита Питирима и Патриарха Алексия на съездах народных депутатов СССР. Совпадение с Кузьмичами будет стопроцентное по всем принципиальным вопросам. Со дня опубликования пресловутой сергианской декларации "О радостях" 16/29 июля 1927 года12 иерархи Московской Патриархии полностью одобряли и поддерживали любые мероприятия любого генсека, включая самые людоедские, самые пагубные для страны, народа, Церкви. Пропасть между синодалами и рядовым сельским духовенством куда глубже и шире, чем между членами правительства и сельскими пастухами. О чем, например, шла речь в Екатерининском зале? Какие соображения были высказаны Патриархом генсеку? Какие проблемы волнуют членов Синода? Молчок. Не вашего ума дело, вахлаки. Ваша обязанность — махать кадилом, наше послушание — спасать Церковь.
Прошло два года после "исторической встречи в апреле 1988 г.". Патриарх Пимен умер. В начале июня 1990 года по каким-то соображениям высшей политики было решено срочно избрать нового Патриарха. Им стал многолетний управляющий делами Московской Патриархии Алексий Второй. Согласно официальным сведениям печати и радио, он обсуждал проблемы жизни Православной Церкви в самых высоких сферах, высказывал там какие-то соображения. Но никаких перемен в гласности не наметилось: не только сельские священники, епископы вынуждены слухами питаться.
В нашей стране можно создать еще десять тысяч колхозов и совхозов, но это не изменит существующую систему и не накор-
67мит страну. Можно построить еще десять индустриальных гигантов, протянуть вдоль или поперек всей страны еще два БАМа, провернуть вспять еще двадцать две реки, насадить лесные полосы, осуществить еще дюжину гигантских строек коммунизма — все это мартышкин труд, пока неизменна система.
Можно еженедельно служить во всех кремлевских соборах, можно зарегистрировать еще три тысячи храмов в России, открыть епархиальные училища, издавать епархиальные газеты, но для православия все это может обернуться только пагубой, более вредоносной, чем исступленная ненависть Хрущева, если система церковно-государственных отношений останется неизменной, если Русская Православная Церковь по-прежнему будет оставаться придатком государственной машины, что бы ни вещали по радио и телевидению наши церковные краснобаи. У православия есть только один четкий критерий перестройки шестидесятилетнего вавилонского пленения: отвержение всех документов, являющихся продуктом совместного творчества церковной иерархии и сотрудников "компетентных органов" и "заинтересованных учреждений", начиная с декларации "О радостях", отвержение обновленчества, известного сегодня под именем "сергианства", непоколебимая верность постановлениям Поместного Собора 1917—1918 годов, верность заветам соловецких епископов-исповедников. Не забудем, что Собор 1917 года всегда был ненавистен всем "красным попам", всем обновленцам; достаточно вспомнить злобные пасквили Александра Введенского.
Авторы Соловецкого послания1' советскому правительству смотрели правде в глаза и ясно сознавали, насколько затруднительна подлинная перестройка церковно-государственных отношений, установление взаимных благожелательных отношений между Церковью и государством, и не считали нужным лгать или молчать об этих трудностях. Главным залогом успешного преодоления препятствий на пути к сотрудничеству они считали последовательное проведение в жизнь декрета об отделении Церкви от государства. Церковь будет безусловно подчиняться всем законам и распоряжениям гражданского характера, но она должна в полной мере сохранить свою духовную свободу и независимость, предоставленные ей конституцией, и не должна становиться слугою государства. "Свои отношения к гражданской власти, на основе законов об отделении Церкви от государства, Церковь мыслит в такой форме. Основной закон нашей страны устраняет Цер-
