Какую позицию займет Турция? 5 июля Янчевецкий известил Петербург: «Генеральный инспектор Восточной Анатолии Гофф и министр внутренних дел Тала-бей вчера имели совещание в германском посольстве в присутствии германского посла барона Вагенгейма. Совещание было продолжительное, но содержание беседы пока узнать не удалось…» [10].
Вскоре после этого сообщения Василия Григорьевича вызывают в Россию. Чем он в эти дни занимается в столице – неизвестно, кроме одного. Янчевецкий возобновляет издание «Ученика», прервавшееся в конце апреля, когда редакции пришлось съехать из конторы закрывшейся газеты «Россия». Он выпускает сразу два номера – за 12 июля, подписчикам которого рассылает привезенные турецкие марки, и за 19 июля, обещая читателям «продолжать дело аккуратно» и прилагать к журналу «Газету Ученика» с военными и мировыми новостями. Но в первом же ее выпуске, набранном в печать 19 июля, приносит извинения: «Вследствие обстоятельств военного времени издание журнала „Ученик“ приостанавливается… Сам я уезжаю на войну и желаю всем нам счастья и победы». На прощание он поместил в газете свое стихотворение: «Вы видите – широкой лавой на Русь идут полки врагов. Но гневен наш орел двуглавый, на страшный бой готов…».
Янчевецкий возвращается в Турцию, где 20 июля объявлена мобилизация. Российского посла Гирса великий визирь заверил, что это подготовка на случай нападения Болгарии. В тот же день великий визирь подписал с германским послом тайное соглашение. Турция обязалась вступить в войну с Россией, но до поры, до времени будет заявлять о своем нейтралитете. В начале августа посол докладывал в Петербург: мобилизация идет с большой настойчивостью, в турецких кругах растет уверенность в неизбежности войны с Россией и с минуты на минуту можно ожидать вспышки, сигнал к которой будет дан немцами. Янчевецкий, в свою очередь, сообщал со ссылкой на беседу с членами Русско-турецкого комитета: «Ближайшими помощниками Энвера-паши являются офицеры германской военной миссии, которых он разместил во всевозможных управлениях военного министерства и армии… Немецкие офицеры желают держать турецкое общественное мнение под гипнозом известий, благоприятных Тройственному союзу» [11].
Последняя сохранившаяся в архивах телеграмма, отправленная Янчевецким, датирована 20 августа. На документе есть пометка о том, что копия передана в МИД. Василий Григорьевич пишет, что в случае войны постарается вместе с посольством выехать в Россию, а его агентом «из Константинополя будут посылаться интересные сведения в Румынию по условному адресу, откуда будут телеграфироваться в Петербург» помощником-греком. Вероятно, далее Янчевецкий сообщал конфиденциальную информацию непосредственно российскому послу. 30 сентября Гирс отправил две депеши, ссылаясь на лично незнакомый ему «секретный источник», связанный с комитетом партии «Единение и прогресс»: «За последние дни [на заседаниях комитета] Энвер-паша особенно энергично настаивал на начатии военных действий против России… В комитете партии и в кабинете было решено, ввиду необходимости для турецкого флота играть известную роль в Черном море…, чтобы флот выходил в море и делал там эволюции, а некоторые из быстроходных судов постоянно держались в море…» [12].
В ночь на 16 октября два турецких миноносца направились к Одессе, два крейсера – к Феодосии и Новороссийску, один крейсер – к Севастополю. «Турция вступила в войну. А отец об этом узнал в последнюю минуту, когда надо было уже спасаться», – рассказывал Михаил Янчевецкий на склоне лет. Ольга Петровна привезла сына погостить к отцу, когда война не казалась неизбежной. За мальчиком присматривала Мария Маслова – секретарь Василия Григорьевича, работавшая у него еще в редакции «Ученика». Вероятно, она и поведала повзрослевшему Мише подробности бегства. «В это время в порту, готовясь к отплытию, стоял русский пассажирский пароход, который регулярно ходил рейсом Одесса – Стамбул. Отец пришел домой. Там была тогда моя воспитательница Мария Алексеевна. Он ей сказал: „Возьмите с собой сумочку, в которую положите только самое необходимое, и идите в порт, на пароход. Все. Лишнего ничего не брать. Я тоже приду“. Только он поднялся на пароход, сразу и отплыли. Той же ночью началась русско-турецкая война. Корабли противника вошли в Черное море… Тем не менее, мы с отцом спаслись» [13].
На память о Константинополе у Василия Григорьевича остался перстень с индийским изумрудом, который он сберег, несмотря на передряги революции, гражданской войны и последующих лет и продал лишь в 1942 году, когда понадобились деньги на лечение маленького внука. Тайну перстня Ян приоткрыл в одном из своих поздних рассказов: камень – звено ожерелья, которое он подарил в знак благодарности некоей девушке-англичанке, удержавшей его от безумного поступка, продиктованного отчаянием. «Потом я уехал из этого турецкого города, не успев попрощаться – за мной следили…» [14]. Но, может, все это было фантазией автора, для которого Восток всегда, несмотря на суровую реальность, оставался миром удивительных впечатлений. В любом случае, изумруд долго еще напоминал Янчевецкому о городе интриг и сюрпризов.
***
Полковнику Николаю Раше хватило минуты, чтобы составить мнение о госте. Пришел в гражданском платье, хотя мог явиться в вицмундире и при орденах. Одевается не без щегольства – отличный костюм английского покроя, в нагрудном кармане сложенный с элегантной небрежностью шелковый платок. Выправка как у военного, ни доли торопливости в жестах, спокойный, уверенный взгляд. Полковник припомнил характеристику, данную Гулькевичем из 2-го департамента МИД (он служил советником в российском посольстве в Константинополе): высоко порядочен, весьма энергичен, отлично знаком с Турцией. Что ж, может быть, очень даже может быть…
– Дмитрий Янчевецкий, корреспондент «Нового времени», арестованный в Вене, кем вам приходится?
– Он мой старший брат. Вы что-то знаете о его судьбе?
– Немногим больше, чем сообщали в газетах. Содержится в императорско-королевской гарнизонной тюрьме. Министерство иностранных дел хотело было выслать его из Австрии, но воспротивились военные. Они подозревают вашего брата в шпионаже. Нет, нет, – Николай Карлович заметил вопрос в глазах собеседника, – к разведывательной работе он отношения не имел. Все подозрения строятся на его статьях с критикой в адрес проавстрийской партии среди галичан. Известно также, что он водил дружбу с некоторыми славянскими депутатами австрийского парламента, симпатизирующими России. Доказательств нет, следствие идет… Но позвольте спросить: почему вы сами предлагаете услуги разведывательному ведомству?
