Ознакомительная версия.
— О чем ты беспокоишься?
Можно думать, что Бальсан спрашивал ее об этом, когда она говорила о будущем, твердила, что хочет чем-нибудь заняться. Для него проблем не существовало. Деньги гарантировали ему постоянную беспечность. Как бы он их ни расточал (впрочем, он великолепно распорядился своим капиталом, вложив его в лошадей), Бальсан никогда не тревожился за будущее. Но Коко?
Можно предположить, что она поддерживала отношения со своей молоденькой тетушкой Адриенн. Вот кто преуспел! Мы поженимся, обещал ей Нексон. И это не были пустые слова, так как в конце концов она стала баронессой де Нексон. «Но я?» — думала Коко. Этьен Бальсан не обещал жениться на ней. К тому же до нее у него была Эмильенн д'Алансон, которую Этьен обожал! Коко не заблуждалась. Она вспоминала об этом спустя 60 лет. Если он не женился на Эмильенн, с чего же он женится на мне? В ту пору в ее сознании и благодаря примеру Адриенн защищенность и благополучие давало замужество.
— Когда мужчина действительно хочет сделать женщине подарок, он женится на ней.
Она сказала это мне, говоря об одной из своих манекенщиц. В эпоху Бальсана это прочно вошло в ее сознание. Только брак может быть защитой женщины в жизни.
— Не надоедай мне, — отвечал Этьен Бальсан, когда она говорила о своем будущем.
Он насмехался над ней: маленькая мещанка. Так как сам он жил вне буржуазных правил, его раздражало, когда говорили об обеспеченности, о том, что станется в старости. А я? Я рискую.
Скачки, пари, свободная жизнь сделали так, что он придавал относительно меньше цены, чем другие Бальсаны, тому, что еще казалось тогда прочным и установленным раз и навсегда: золотым франкам, имени, недвижимости, кредиту, почету — всему тому, что в таких семьях, как его, передавалось от отца к сыну. Но риск, на который он шел, чтобы украшать свою жизнь, был смехотворным по сравнению с тем, что наполняло Коко страхом и тревогой. Она говорила:
— Я спрашивала себя: кем ты станешь во всем этом?
И честно добавляла:
— Я думала только о себе.
Кокотки носили огромные шляпы, украшенные цветами.
— Как может под всем этим работать голова? — удивлялась Коко.
Ее собственная работала очень хорошо. Она знала, что о ней говорили. Почему она находила безобразными светских дам и кокоток? Они оспаривали ее необычную красоту, не соответствующую канонам того времени. Сойдет в крайнем случае для мимолетной прихоти, да еще в Мулене. Но Мулен был уже далеко. Военные пользуются ресурсами края, в котором квартируют. Они довольствуются тем, что находится под рукой. Коко это напоминало Компьен. Без сомнения, так говорила и Эмильенн д'Алансон, добавляя:
— Этьен привез ее по доброте душевной, она хотела узнать Париж и попытать там свой шанс. Посмотрим, что можно сделать для нее.
Ничего другого и не могли говорить в Париже о Коко, когда она только там появилась: мужчины так глупы, а Этьен, вы же знаете, всегда готов оказать услугу. Эта малышка настаивала, он не хотел сразу же отказать ей…
Однако годы шли, а Коко не возвращалась в свою деревню. Что же было в ней такого, в этой крестьянке, в этой овернянке, с которой Этьен познакомился, когда она ходила в сабо? Сплетничали с тем большей досадой, что уже не могли оспаривать ее элегантность. Она хорошо одевалась, а ее шляпы!
Коко говорила:
«Все дамы хотели узнать, у кого я одеваюсь и особенно кто делает мне шляпы. Я покупала колпаки в Галери Лафайет[82] и переделывала их».
Шляпы Коко, которые вскоре стала носить и Габриэлль Дорзиа[83] (актриса, лучше всех одевавшаяся в то время), были первым проявлением того, что стало стилем шанель: мужская одежда, преображенная в женскую без малейшего намека на двусмысленность. Головка мужской фетровой шляпы разрезана, одно поле опущено, другое приподнято. Простота, явно порывавшая с модными тогда сооружениями из цветов и перьев. Она также сделала для Дорзиа знаменитую бархатную треуголку, которую актриса носила в спектакле «Милый друг».
Из шума, который возник вокруг Коко, у нее родилась идея «делать что-нибудь, чтобы стать независимой». Сохранила ли она связь с Адриенн и младшей сестрой Антуанетт? Можно предположить, что муленские три Грации вновь стали вместе строить совсем не химерические планы. Как? Могло ли быть, что Коко, прожившая несколько лет с Этьеном Бальсаном, знающая парижскую золотую молодежь, не извлекла бы из этого никакой выгоды?
В эту самую пору появился в ее жизни второй посланец судьбы — Бой Кейпел[84]
Вторая победа: Коко становится модисткой
Как заставить слишком уверенного в себе любовника воспринимать тебя всерьез? Завести себе второго. Это и сделала Коко. Вторым любовником стал английский плейбой Бой Кейпел. Благодаря ему она избежала подстерегавшей ее участи содержанки. «Я смогла создать свой Дом, потому что двое мужчин сражались за мою скромную персону», — говорила она с лукавой улыбкой. Это была ее вторая победа.
Осенью Этьен Бальсан и его свита устроили свою штаб-квартиру в По, который, как и Мулен, был городом кавалеристов. Там проводились скачки, псовая охота, матчи модного тогда поло. Там и познакомилась Коко с англичанином Боем Кейпелом, черноволосым, причесанным и напомаженным, как Рудольф Валентино[85], с очень красивыми синими глазами, в которого она влюбилась с первого взгляда. Коко признавалась в этом Луиз де Вильморен, когда убеждала ее написать вместе с ней биографию Мадемуазель Шанель.
— Я слушала ее, — рассказывала мне Луиз, — делала заметки, показывала ей на другой день. Она их уничтожала.
И Луиз воздевала глаза к небу. Ее сотрудничество с Коко не могло быть продолжительным. Как бы то ни было, это от нее я узнал, что Коко и Кейпел влюбились друг в друга с первого взгляда. Узнав, что Бой возвращается в Париж, Коко, присев на краешке стола, нацарапала несколько прощальных слов (как в романах с продолжением: прости меня! но я люблю его) и, ничего не взяв с собой, отправилась на вокзал. Там, сидя на скамейке, ждала Кейпе-ла. Очень волнуясь! Как он поступит, увидев ее?
— Он раскрыл объятия, — говорила Луиз де Вильморен и добавляла: — Коко могла бы уйти позднее, взяв чемодан, она хорошо знала расписание, это был единственный поезд.
Бой Кейпел (согласно тому же источнику) отнес Коко на руках до дивана спального вагона. Тогда еще говорили sleeping[86].
— Надеюсь, — продолжала Луиз де Вильморен, — Кейпел нашел потом второй диван, потому что даже для одного он был узок.
Ознакомительная версия.
