Мемуары мадам де Жанлис, опубликованные только после бурных времен Великой французской революции и эпохи Наполеона, у серьезных историков вызывают некоторое подозрение. Тем не менее в этих мемуарах есть еще один любопытный эпизод:
«Однажды вечером, после того как я спела много итальянских арий под аккомпанемент графа, он сказал:
— Через четыре-пять лету Вас будет прекрасный голос, который сохранится у Вас надолго. Чтобы усовершенствовать свое очарование, Вам предстоит научиться сохранять свою красоту Судьба улыбнется Вам в год Вашего совершеннолетия.
— Но, граф, — ответила я, скользя своими пальцами по нотам, — это, по-видимому, превышает возможности человека.
— Вне всякого сомнения, — охотно признался граф. — Однако, согласитесь, было бы неплохо вечно оставаться юной?
— Да, это было бы прелестно.
— Хорошо, я обещаю Вам такую возможность.
И Сен-Жермен непринужденно перевел разговор на другую тему.
Вдохновленная дружеским расположением этого удивительного человека, моя мать осмелилась спросить, не является ли Германия его родиной?
— Мадам, — ответил он, глубоко вздохнув, — есть вещи, о которых никто не вправе говорить. Достаточно сказать, что семи лет от роду я прятался в лесах с моим гувернером, и за мою голову была назначена награда.
Эти слова заставили меня вздрогнуть, так как я не сомневалась в искренности его признания.
Граф продолжал:
— Накануне моего бегства моя мать, с которой я прощался навсегда, надела мне на руку браслет со своим портретом.
— О Господи! — воскликнула я.
При этом восклицании Сен-Жермен взглянул на меня, и казалось, растрогался, увидев, что глаза мои полны слез.
— Я покажу Вам его, — сказал граф.
С этими словами он отогнул манжету и показал дамам великолепный миниатюрный эмалевый портрет невероятно красивой женщины, одетой в странного вида костюм. Я разглядывала его с неизъяснимым волнением.
— Интересно, в какую эпоху носили подобные наряды? — спросила графиня.
Оставив без внимания этот вопрос, граф опустил рукав и заговорил о совершенно других вещах.
Когда он ушел, моя мать стала насмехаться над его рассказом об изгнании и прощании с высокородной матерью, и я сильно расстроилась. Ведь обещанное вознаграждение за голову семилетнего ребенка и это бегство в леса с гувернером давали понять, что он был сыном свергнутого монарха. Я верила его истории, и она мне казалась возвышенно-романтичной, поэтому меня так возмутили шутки моей матери.
Потом Сен-Жермен никогда больше ничего особенного о своем детстве не рассказывал. Он говорил лишь о музыке, искусствах и разных занимательных вещах, которые видел во время путешествий».
Даже если считать, что записанное почти семьдесят лет спустя после происходивших событий свидетельство, мягко говоря, не совсем верно излагает факты, не подлежит сомнению, что мадам де Жанлис записала по памяти эпизод, глубоко врезавшийся в ее память. Пусть память подвела ее и в рассказе что-то упущено или, наоборот, добавлено, либо нарушен ход событий, либо несколько эпизодов соединены в один, либо для пущей живописности рассказ несколько приукрашен и драматизирован, все же представляется несомненным, что писавшая мемуары перенесла на бумагу значимые для нее детали, а не выдумала это происшествие с начала до конца.
Сен-Жермен был допущен в узкий круг избранных посетителей, приглашаемых на «малые ужины» у мадам Помпадур в Версале в Малом Трианоне.[76] На них обычно присутствовали близкие и приятные королю люди, числом не более восемнадцати-двадцати. После ужина составлявшие «ядро» этого интимного кружка гости переходили в небольшую гостиную, слуг отпускали, и господа развлекались карточной игрой или беседой. Никакого этикета, каждый мог выражаться свободно. Любимым времяпрепровождением на этих ужинах были остроты, яркие реплики, дворцовые и городские пересуды, вперемежку с принятием важных решений.
Здесь, как и везде, граф Сен-Жермен удивлял присутствующих оригинальностью идей, готовностью к импровизации, интересными притчами[77] или занимательными «анекдотами», примерно так же, как в течение десяти дней тешило себя рассказами на определенные темы избранное общество укрывшихся от чумы из «Декамерона» Боккаччо; некоторые из таких приписываемых Сен-Жермену историй можно вкратце здесь привести для иллюстрации.
Молодой дворянин очень распущенных нравов добился посредством магии расположения вампирки. Будучи не в состоянии избавиться от влияния им же вызванного духа, неосторожный молодой человек обратился к графу Сен-Жермену, который изгнал эту сущность с помощью заклинания. Молодой человек удалился в монастырь и спустя некоторое время умер там в святости.[78]
Молодая вдова, зная, что граф Сен-Жермен всегда приходил в гости с богатыми украшениями, попыталась отравить его, чтобы завладеть камнями. Граф догадался о западне. В панике женщина вызвала своих слуг, чтобы те убили его, но он ввел их в такое состояние, при котором они не были способны осуществить этот замысел. Всех арестовали и повесили.[79]
Богатый далматский дворянин давал ужин своим друзьям. Пришел иностранный господин. При виде его каждый испытывал удивительное отвращение. Веселья как не бывало, гости стали расходиться. Незнакомцу отвели комнату с окнами на поля. Около полуночи раздался крик, затем — тишина. На следующий день недалеко от замка был найден труп крестьянина. А чужеземец исчез.[80]
Часто пересказывают еще два «анекдота», из которых первый — чистый вымысел, а второй основан на источнике, который указал дотошный господин Шакорнак.
Некая девушка, Елена дю Пал… была отведена в Парк-о-Сер[81] с согласия отца и несмотря на усилия ее возлюбленного. В отчаянии девушка решила отравиться. С помощью графа Сен-Жермена она разыграла трагедию, попытки присутствующих медиков привести ее в чувство были тщетны. В условленное время явился граф Сен-Жермен, якобы дал девушке противоядие, и она была спасена.[82]
Мэтр Дюма, бывший прокурор в Шатле, был сказочно богат. Он занимался астрологией в верхних покоях, за двойной железной дверью. Каждую пятницу таинственный человек приходил к нему за закрытые двери и оставался там в течение часа. Однажды вместо пятницы он пришел в среду, что привело мэтра Дюма в замешательство. Последовал разговор. После ухода посетителя бывший прокурор закрылся на ключ, а когда на следующий день жена и сын открыли дверь, мэтр Дюма исчез. Дело происходило в 1700 году.
