Вернувшись после оправдания Бейлиса, кстати вскоре эмигрировавшего в Америку, Василий Маклаков рассказывал Керенскому об огромном резонансе в народе по поводу адвокатского заявления, о том, как ликовали киевляне после освобождения Бейлиса. В городе царил праздник. Люди вышли на улицы, обнимались, целовались, поздравляли друг друга не потому, что оправдали еврея, а потому, что победила справедливость. Александр Федорович пожалел, что не поехал в Киев, но ощутил ту же радость, что и киевляне. Его не пугал приговор суда, касавшийся его и других адвокатов, подписавших заявление. Он даже забыл, что, как член Думы, обладает неприкосновенностью. Соколов приговор опротестовал и добился его отмены, а грозило восемь месяцев тюрьмы. «Мы были вместе с самыми честными и светлыми людьми мира, – сказал Александр Федорович Соколову, – а за это не страшно отсидеть и год».
Керенский жаждал объединения с такими людьми, видел перспективу установления демократии в стране в сплочении всех социал-демократических сил. Большевиков не считал врагами, ведь они выступали против самодержавия. Но удивлялся, что Ленин отчаянно противится сближению большевиков даже с меньшевиками, хотя их взгляды на революцию во многом совпадали. Боялась возможного союза этих партий и царская охранка, но по другой причине. 16 декабря 1914 года директор Департамента полиции издает секретный циркуляр за № 190791: «В связи с чрезвычайной опасностью настоящего плана объединения партий и крайней желательностью сорвать его необходимо просить всех руководителей тайной полиции довести до сведения находящихся в их распоряжении агентов, что они должны настойчиво проводить в жизнь во время посещения партийных собраний и всячески отстаивать идею о полной невозможности слияния существующих течений, особенно большевиков и меньшевиков». В начале декабря из Швейцарии дошли до российских большевиков ленинские тезисы, призывающие к поражению в войне и посему названные «пораженческими». На конспиративной сходке ЦК партии, на окраине Петрограда (в августе 1914 года Санкт-Петербург был переименован в Петроград) присутствовала «пятерка» – полный состав большевистской фракции в Думе. Руководил сходкой Л. Б. Каменев (Розенфельд), находившийся на легальном положении. Собрались для обсуждения ленинских тезисов. Через своих агентов, один из которых был редактором «Правды», охранка арестовала всю «пятерку», лишенную Думой права неприкосновенности, немедленно осудила и отправила в Сибирь. «Большевики заполучили пять „мучеников“ и стали разыгрывать эту карту», – записал в своих мемуарах Керенский.
Назовем «пятерку»: Г. Г. Петровский, М. К. Муранов, Н. Р. Шагов, Ф. П. Самойлов, А. Е. Бадаев. Ссылка, по существу, была вынужденным поселением. Без охраны. Ссыльные одеты в легкие пальто, подпоясанные плащевыми ремнями. На голове – матерчатые шапки типа бескозырок. Большевики не выглядят каторжниками по сравнению с узниками периода советской власти. Им спасена жизнь. Кем? Керенским! Об этом по сей день умалчивает история. Да, Александр Федорович защищал на суде большевиков, обвиняемых в попытке свержения существующего государственного строя, то есть в измене родине, за что полагалась смертная казнь. При обыске у них нашли ленинские тезисы и газету «Социал-демократ» с антивоенным манифестом РСДРП, призывавшим к окончанию войны, лучшим и быстрейшим выходом из которой считалось поражение.
Александр Федорович взялся за их дело, потому что ЦК партии большевиков запретил своим членам-адвокатам участвовать в этом процессе. Хотелось «заполучить мучеников», погибших за дело пролетариата. Но задумка Ленина полностью не удалась. Дело слушалось 10–13 февраля 1915 года в Особом присутствии Петроградской судебной палаты. Керенский и присоединившийся к нему адвокат Василий Дмитриевич Соколов сумели доказать, что обвиняемые лично не были на фронте и никаким войскам не навязывали идею пораженчества в войне, не протягивали через окопы для мирного рукопожатия врагам свои руки. Адвокатам удалось переквалифицировать предъявленную подсудимым статью об измене родине на «участие в противозаконном сообществе», каким являлось их собрание. И хотя время для благоприятного решения подобных дел было трудное – шла война, Керенского не устроил приговор «пятерке» – высылка на вечное поселение в Туруханский край, и он обратился к министру юстиции А. А. Хвостову с просьбой о помиловании осужденных. Керенский считал, что они хотя и лишены членства в Думе, но выбраны туда народом, а в Думе должны быть представлены все имеющиеся в стране партии.
Если бы по политическим мотивам судили самого Ленина, то Александр Федорович, как адвокат, призванный защищать даже убийц, смягчать их участь, не отказался бы от защиты руководителя большевиков, разумеется с его согласия. И пока тот прячется по заграницам, «томится в Швейцарии», Керенский решил помочь его сопартийцам. Министр юстиции обещал рассмотреть дело о помиловании, продвинуть его по инстанциям при условии, что осужденные откажутся от призывов к поражению в войне, от антивоенного манифеста их партии. Осужденные на это не пошли. Согласился с условием лишь куратор «пятерки» Л. Б. Каменев, что, впрочем, не спасло его от Сибири. Кстати, только «соглашатель» позднее вошел в ЦК партии большевиков, а истинные борцы за дело пролетариата, действительно пострадавшие за него, не попали на более или менее крупные посты. За исключением Н. Р. Шагова, получившего в ссылке нервное заболевание, все остальные члены «пятерки» были выпущены на волю и вернулись домой после февральской амнистии, как и многие другие большевики, в том числе будущий глава ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский, забывший об этом милостивом и благородном акте и не допускавший в своей деятельности ни ноты милосердия и прозванный за свою суровость и жестокость «железным».
Именно Керенский, как министр юстиции и, по признанию большевиков, самый левый в Думе, и позднее – во Временном правительстве, был инициатором амнистии для всех политзаключенных. Он мечтал о коалиционном правительстве, в которое войдут люди, облеченные доверием народа, независимо от партии, к которой принадлежат. Его удивлял основной ленинский политический лозунг о перерастании империалистической войны в гражданскую, ибо его осуществление на практике привело бы к страшной братоубийственной войне, отбросившей развитие России на целую эпоху назад. Керенский считал этот лозунг бредовым и неопасным, поскольку большевиков в стране было не более ста пятидесяти тысяч и люди не вникали в смысл лозунга по разным причинам – чаще всего по недомыслию, так как не считали большевиков реальной силой, способной без помощи других демократических партий низвергнуть самодержавие.
