Ознакомительная версия.
На самом деле Сталин с Вышинским и Молотовым решили в последний момент пересмотреть всю структуру Контрольной комиссии. Жуков становился ее номинальным руководителем, который ничего не решал: он мог лишь получать и повторять принятые за него решения, не имея никакой самостоятельности в действиях. Эйзенхауэр сразу это понял. Недоверие Сталина к тексту декларации о поражении Германии объясняется усиливавшимися разногласиями между советской стороной и западными союзниками по вопросам отвода американских войск из Тюрингии (включенной по Ялтинским соглашениям в советскую зону оккупации), о занятии войсками западных держав отведенных им секторов Берлина и о наземном и воздушном сообщении с немецкой столицей…
Наконец около 17 часов четыре военачальника четырех союзных стран собрались и приступили к подписанию декларации, которая на десятилетия вперед определит будущее Германии. Действуя от имени своих правительств, четверо полководцев торжественно объявили, что в Германии больше не существует центральной власти, и решили, что, вплоть до подписания мирного договора, вся полнота правительственной власти будет сосредоточена в руках уполномоченного соответствующей оккупационной зоны. Чтобы отметить событие, Жуков устроил грандиозный банкет. Эйзенхауэр извинился, что не сможет на нем присутствовать. Вежливо послушав несколько минут хор Красной армии, он вернулся в свой штаб во Франкфурт. Остались только французы. Жуков едва успел объявить Эйзенхауэру, что имеет поручение вручить ему и Монтгомери орден Победы, которым еще ни разу не награждались иностранцы. Ради этой церемонии стороны договорились провести новую встречу 10 июня во Франкфурте-на-Майне.
7 июня Гарри Гопкинс, специальный советник Рузвельта, оставшийся на службе у Трумэна, проездом из Москвы сделал остановку в Берлине и вместе с супругой нанес визит Жукову. Он сообщил маршалу, что договорился со Сталиным и Черчиллем о проведении большой конференции союзников, которая должна состояться в бывшей столице рейха (чуть позже Жуков порекомендует для этой цели Потсдам, где лучше условия для размещения высоких гостей). Можно с большой вероятностью предположить, что, несмотря на присутствие вездесущего Вышинского, на него произвела сильное впечатление двухчасовая беседа с одним из наиболее высокопоставленных дипломатов Запада. В 1966 году, в интервью Светлишину, он признается, что именно в тот день «понял я, сколь сложнейшее дело дипломатия»[722]. Похоже, встреча Гопкинса с Жуковым не имела иной цели, кроме удовлетворения любопытства дипломата к полководцу, которому в американской прессе уже начали прочить политическую карьеру.
Через несколько часов Жукову пришлось участвовать в новом для него мероприятии – пресс-конференции для иностранных журналистов, состоявшейся на его вилле на берегу озера Ванзе. Вел он себя на ней на удивление непринужденно. Рядом с ним, разумеется, сидел Вышинский. Александр Верт, московский корреспондент «Санди таймс», задал ему вопрос: «Как оценивает маршал заявления немцев о том, что он научился военному искусству у немецкой армии, переняв ее опыт?» Ответ: «Пусть немцы говорят, что хотят. Я всегда изучал военную историю, стратегию и тактику ведения боевых операций, но я всегда считал и считаю, что наша русская оперативная тактика стояла и стоит неизмеримо выше немецкой военной тактики. Современная война неопровержимо доказала это». Руку поднял некий Паркер: «Принимал ли маршал Сталин повседневное участие в тех боевых операциях, которыми руководил Жуков?» Жуков: «Маршал Сталин лично руководил всеми участками борьбы Красной Армии против немецкой армии, в том числе он детально руководил и теми боевыми операциями, которые мною проводились».
10 июня Жуков издал приказ № 2 о «сплочении и активизации прогрессивных сил немецкого народа в советской зоне оккупации». Он много раз встречался с лидерами Германской компартии, вернувшимися из московской эмиграции: Ульбрихтом, Пиком, Гротеволем, с которыми подписывал декларации о намерениях… не имевшие практического значения. Жуков увяз в хаосе политических и административных дел, усугублявшемся некомпетентностью, воровством и коррупцией на самых высоких уровнях. На восточную зону Германии обрушился поток делегаций и комиссий из Москвы, действовавших независимо от маршала, нередко мешая друг другу. Жуков командовал Группой советских оккупационных войск в Германии, насчитывавшей 300 000 человек. Его резиденция располагалась в Потсдаме, его начальником штаба был Соколовский. Но организацию самоуправления немцев курировал представитель МВД генерал Серов, чья штаб-квартира расположилась в Карлсхорсте, и Жуков не мог отказаться подписывать представляемые им документы. Также Жуков возглавлял Советскую военную администрацию в Германии (СВАГ), отличную от Группы оккупационных войск в Германии. Фактически, 20 000 человек, служивших в ней, тоже были ему неподконтрольны, не говоря уже о 20 000 сотрудников и военнослужащих МВД и МГБ, в также военной контрразведки Смерш, подчиняющихся напрямую Москве.
В 1970–1980 годах «кремленологи», в частности Габриэль Ра’анан[723], пытались противопоставить группу Маленков – Берия – Жуков, отстаивавшую идею создания единой нейтральной Германии, «ленинградской группе», возглавлявшейся Ждановым и желавшей создать восточногерманское социалистическое государство. Сегодня эти построения отвергнуты, как не имеющие подтверждения. Сейчас общепринято мнение, что у Сталина не было четкого видения будущего Германии и что его действия были, главным образом, реакцией на западные инициативы. Как бы то ни было, в этой сложной игре Жуков не был важной фигурой. Его власть в Германии была много меньше, чем власть его американского коллеги Люциуса Клэя. Все решения принимались в Москве руководящей «пятеркой»: Сталин, Молотов, Микоян, Берия и Маленков, которая в декабре 1945 года, после возвышения Жданова, превратится в «шестерку».
15 сентября 1945 года Константин Коваль, сотрудник советской администрации, встретился с Жуковым, чтобы поговорить с ним об экономическом управлении зоной. В своих мемуарах он утверждал, что советские специалисты выглядели весьма бледно на фоне западных экспертов. После очень трудного заседания он попросил Жукова о разговоре наедине. Тот принял его сразу, велел принести две чашки чая и включил радио. Показав на стены, он напомнил о постоянной прослушке: «Поговорим наедине, как ты просил, а третий пускай, если хочет, слушает музыку»[724]. Коваль пожаловался на хаотическое управление Вышинского. Жуков, ухватившись за повод, ответил ему: «А чего ты ждешь от Вышинского, этого кровавого прокурора, который узаконил коллективную ответственность, кто объявил, что сын отвечает за отца, отец за сына, брат за брата… А в результате он отправил на тот свет сотни невиновных людей»[725]. Жуков, теоретически отвечавший и за экономические вопросы, мог лишь предложить Ковалю вместе с ним слетать в Москву и обсудить необходимые реформы напрямую с Молотовым и Микояном.
Ознакомительная версия.
