Ознакомительная версия.
Все, поддержка наземным частям оказана, как могли! Остаток топлива заставляет быстро возвращаться домой, для сокращения расстояния иду прямо над Будапештом, где опять попадаю под сильный огонь с земли. Заряды рвутся достаточно близко, но мне все равно, почему-то меня охватывает ледяное спокойствие, если уж мне суждено было выжить и не попасть в плен после отказа двигателя, то сегодня я точно доберусь домой.
Я даже сел первым, так как остальная группа на обратном пути заметила идущих на высоте пятьсот метров Ил-2 в сопровождении «девятых Яков». Русские штурмовики под прикрытием истребителей собирались открыть охоту на немецкие танки. Пришлось завязать бой. Все наши и немецкие истребители вернулись без потерь и заявили о четырех подбитых машинах врага, впрочем, эти победы остались без подтверждения, хотя Поттьонди утверждал, что точно видел, как оторвал снарядом плоскость одного из Яков. Командир эскадрильи врать не будет, я верю капитану.
Сегодня мне опять снился тот навязчивый сон. я стою или парю в огромной когорте ангелов или демонов, очень похожих друг на друга. В руках каждого из нас было по огненному мечу, а за спиной – крылья. Где-то уже шла битва. Мы были наподобие новобранцев – только что прибывших рекрутов, и нам предстояло присоединиться к сражению. По тайной, но всем понятной команде мы бросились на такую же армию. Ускоряясь, я слышал свист ветра, чувствовал, как воздушный поток обтекает мое лицо и тело, под давлением воздуха крылья иногда издавали странный звук, какой издает воздушный поток, срываясь с крыла перед тем, как самолет сорвется в штопор, только хлопки были более приглушенные, и не причиняли вреда. Так, несясь навстречу судьбе, мы летели, не зная времени, пока с разгона с грохотом и бешеным ударом не врезались в противостоящую армию. Началась сеча. Мы разили и разили нас. Лютая ненависть холодным покровом накрыла место битвы. Счет времени совершенно остановился, казалось сражение длиться бесконечно. Огненный меч был прекрасным оружием, я колол или рубил. Я смог рассмотреть, что наш противник очень похож на нас. Я сразил многих, но один подобрался ко мне сбоку, вонзая играющий языками пламени клинок мне под ребра. Боль была невыносима, я закричал и, теряя сознание, был ошарашен последней мыслью. неужели и ангелы умирают?
Счета времени не было. Я проваливался в глухую слепую тьму и вдруг, внезапно, оказался на той самой первоначальной высоте, откуда началось наше падение в битву. Рана не болела, она затянулась без следа, впрочем, о каком следе можно было говорить, имея невесомое тело. И опять я оказался посреди бесчисленного воинства, оно было таким огромным, что любой стоящий в строю мог считать себя в центре. Мы вновь соскользнули с невидимой опоры и опять помчались в гущу идущего сражения. Я летел с чувством непонимания происходящего, с чувством наивного удивления. я думал что рай – это вечное безмятежное пребывание в лоне бога, под сенью его любви, без ненависти и боли, словно майский цветок на лужайке под нежным солнцем. Но, поскольку рай мне явно не светит, я думал, что уготовленное мне альтернативное место, пусть место вечных мук, но не битвы и смерти, какая уж там смерть для умерших! И что же оказывается, и на том свете меня ждет непрекращающаяся битва без победителей и побежденных! Неужели всегда придется драться, находясь зажатым между светом и тьмой то на той, то на этой стороне целую долгую вечность, и у каждого будет своя правда и никакой общей, единой, а только драка, драка, драка!
Нас подняли рано утром, еще в полной темноте. Немцы затребовали организовать сопровождение четырем Фокке-Вульфам, вылетающим для нанесения удара по артиллерийской батареи в район Эстергома. Ночью немцы попытались провести контратаку с юга и запада, но попали под прицельный огонь русской артиллерии.
Сегодня тот редкий случай, когда я с Имре лечу в одном звене. Над заданным районом нас атаковали русские истребители, это были «толстомордые» самолеты Ла-5, прозванные «большими крысами» Чтобы задать лучшую позицию для атаки нам пришлось лезть вверх. «Лавочкины» сразу набросились на бомбардировщики, а мы атаковали их сверху. Прикрывая Шольца, я, в какой – то момент, обогнал его, и оказался в хвосте у русского. Пытаясь оторваться, «иван» пошел на снижение, но Мессершмитт, благодаря малому миделю, обладающий меньшим сопротивлением, догнал «Ла» на пикировании. Прижатый к верхушкам деревьев и оторванный от напарника русский летчик был в моей власти, и я начал преследование. Первый залп прошел мимо, второй отправил обломки его самолета к близкой земле – это моя пятая победа!
Преследование русского увело меня и от ведущего и от бомбардировщиков. Я слышал радиообмен, бой продолжался, видимо к русским подошло подкрепление. Сердце екнуло, когда в эфире прозвучал знакомый голос моего командира, капитан кричал что горит и собирается покинуть машину. Я пытался выйти с ним на связь, но Шольц не отвечал. Затем я услышал брата, его голос был трагично спокоен. – Я подбит, буду садиться.
Нарушив правила радиообмена я кричал. – Имре, Имре! – но брат не отзывался.
Бой закончился, во всяком случае, небо было чистым, в отличие от огненной каши на земле. Я кружил над районом боя, пытаясь увидеть самолеты на земле или в воздухе, но, так и не встретив товарищей, повернул в сторону Веспрема, в надежде что брат и ведущий вернутся как в прошлый раз.
Когда я сел, ко мне подбежали сослуживцы. пилоты и техники, среди них был только что вернувшийся ведущий Имре. Мне сообщили, что Шольц погиб, а брат сел на вынужденную у русских. Не знаю, хотели ли сохранить мне надежду, зная трепетное отношение к брату, или это было правдой, но его ведущий утверждал, что точно видел как тот благополучно сел, и что он точно не погиб при посадке, а, скорее всего, находится в русском плену, а может ему удалось укрыться и сейчас он где-нибудь отсиживается.
Я спросил координаты и порывался лететь обратно, но командир приказал вытащить меня из самолета строго-настрого запретив повторять прошлые глупости. – Хватит потерь на сегодня! – закричал на меня де Хеппеш. жив Имре или мертв, ты ему не поможешь, даже если собьешь десяток русских, поквитаешься в другой раз, когда успокоишься!
В качестве поощрения через пару часов мне официально присвоили лейтенанта, а также за проявленную храбрость «Старая пума» пообещал наградить второй медалью – как будто офицерские лычки или награда могли утешить мои потери. Меня надо было отдать под суд, а не награждать, ведь увлекшись личной победой над одиночным самолетом, я бросил ведущего, а затем не смог помочь паре брата. Имре, Имре, я обещал родителям всячески заботиться о тебе, но разве я Господь Бог, чтобы уберечь тебя в бойне войны, каждый день забирающей тысячи душ. Во рту горько как от скисшего вина, и камень в душе, осталась надежда, что ты действительно удачно сел, и не выполнил собственное глупое обещание не сдаваться в плен, а значит, ты жив и мы еще встретимся. Но, а если тебя постигла другая учесть, пусть завтра она постигнет и меня, и тогда, может быть, мы все-таки встретимся в ином мире, в рядах того самого воинства, снившегося мне по ночам, не знаю, будет ли тот мир лучше этого!
Ознакомительная версия.
