Понятно, не в квартире же безвылазно сидеть, ходили с партнерами в рестораны. Там были те самые «стукачи» из числа администраторов, директоров. Они по совместительству «стучали» и в «органы». Таким образом, мы были «на крючке» многолетних хоккейных светил, готовивших нас к нелегким баталиям. В общем, все знали про всех. Лично я спокойно реагировал, никогда не переживал из-за этого. Чувствовал: не должны меня выгнать, скажем, из сборной за какую-то чепуху. Грань-то в ресторанах не переходил, одну, две кружки пива позволял. Никому никогда не хамил, пьяных дебошей, тем более международных скандалов не устраивал.
…Был период, когда почти не общался с Борисом Павловичем. Обиделся сильно на него, хотя позднее понял: Кулагин только добра «Спартаку» желал. Эх, если бы он посоветовался с кем-то из нас в тот непростой момент, сказал бы всю правду, может, тем самым спас бы команду от предстоящего завала. Возможно, тренер метался, какое-то время не знал, как поступить.
Как раз в этот смутный период динамовцы подсуетились, в хоккейной среде, конечно, знали о передрягах в «Спартаке». Представители клубного руководства буквально бегали за ведущими игроками, слезно просили не уходить. Мне, в частности, обещали капитанскую повязку, гарантированное повышение в зарплате. Сам я даже не думал о возможном переходе, но важно было знать, остается ли в команде Кулагин. Тут, как уже сказал, последовало соблазнительное предложение от «Динамо». Сумасшедшие условия, и все такое. Отмел с порога: мол, передайте вашему начальству, уходить из «Спартака» не собираюсь.
Прямиком поехал к Борису Павловичу. «Вы что, уходите из команды?» – спросил любимого хоккейного наставника, рассчитывая на столь же откровенный, честный, ответ. «Нет, Саш, не уйду». – «Точно?» – «Точно». Только глаза почему-то Борис Павлович в сторону отводил. Думаю, обманул, знал наверняка, что уходит. Хотя документально не могу подтвердить свои вполне осязаемые тогда чувства, впечатления, предположения, разговор был один на один.
Хотел сказать ему, едва не поддался соблазну, что нехорошо, мол, уважаемому человеку обманывать своего игрока. Но не посмел. Привык верить Кулагину, потому что воспринимал его как второго отца. Позднее выяснилось: Бориса Павловича настоятельно просили отвечать именно так – спартаковское руководство боялось растерять лидеров команды. Но обиду на тренера, пытавшегося ввести меня в заблуждение, все-таки затаил.
Позднее я навещал Кулагина в больнице, чувствовал он себя неважно. Инсульт разбил, грузным был, вес запредельный. Нервы одолевали, профессия тренера – одна из самых затратных по энергетике. Борис Павлович умер незадолго до старта Олимпиады в Калгари, мы как раз на сборах находились, горячие деньки, готовились к матчам четырехлетия.
Тихонов не отпустил команду на похороны, ребята намеревались ехать на кладбище, отдать дань уважения замечательному специалисту, человеку. Только я и Слава Фетисов вырвались проститься с Кулагиным. Мы Виктору Васильевичу откровенно сказали, что так нельзя поступать. Лично для меня и многих других хоккеистов, в том числе сборников, Борис Павлович многое сделал. Достойными людьми стали и классными мастерами.
Борис Павлович покинул команду, и заступил на пост «старшего» Владимир Николаевич Шадрин. «Спартаку» в то время, особенно после ухода Кулагина, требовался авторитетный наставник, способный влиять на игроков, удержать ситуацию. Чтобы его уважали хоккеисты сборной, тоже очень важно. Шадрин – классный мужик, выдающийся в прошлом мастер, я учился на его хоккейном искусстве.
Но в роли старшего тренера он не воспринимался. Это зримо ощущалось, здесь словами невозможно все передать. Руководителем был замечательным – директором клуба, начальником. Тренером – нет. Доверия между игроками не было, начались трения, обиды. Порядка после Кулагина не стало.
Если сравнивать, то в ЦСКА того времени ранжиры, акценты четко расставлялись. Ведущий игрок, нарушаешь режим – все равно с тебя спрос больше, чем с рядового члена команды. Мастера ниже уровнем тяготели быть отдельно, видимо, сознавали: на более высоком уровне им все равно не сыграть. И они, откровенно говоря, мало кому нужны. Вы – лидер, живете, общаетесь в другом измерении. Это богом данное, кто бы что ни говорил.
Поэтому шел разлад в команде. Начинали друг друга «поливать», часто за спиной. Меня как одного из лидеров клуба ссоры, дрязги, сплетни, несколько уводили в сторону от самого хоккея. У людей разные отношения складывались: кто-то дружил целыми звеньями, а некоторые стремились быть чьими-то приспешниками, «стукачами» и прочее.
Вот почему сведущие в хоккее специалисты не зря утверждали: когда в коллективе есть тренер с большой буквы, отношения в целом на более качественном уровне. Я рассказал о внутренней атмосфере, «кухне» большого спорта. Чтобы ясно было: советские хоккеисты, по сути своей, любители, непрофессионалы. И руководство страны знало, что мы – любители. Понятно, да? Такие вот отношения царили. Чувство зависти буквально съедало людей.
Тема спартаковских «стариков» почти неисчерпаема, настолько это уникальные в лучшем смысле слова люди. До сих пор болью отдается, как с ними обошлись, как многое могло сложиться по-другому. С обоюдной пользой для них и команды в целом.
Даже спустя годы можно лишь догадываться, почему и как развивались события в команде и непосредственно вокруг нее. Я ведь по понятным причинам не присутствовал во время разговоров того же Черенкова с клубным руководством. О принятой генеральной линии не в курсе, да и никто не обязан меня и остальных игроков ставить в известность. Каждый занимался своим делом. Наверное, новый старший тренер получил «добро» на какие-то акции, кадровые решения, например. Скажем, дать дорогу молодым – мне, Герасимову, Подгорцеву, другим ребятам, пополнившим состав.
Вот Николая Ивановича Карпова, насколько знаю, очень уважали в команде, наставник действительно авторитетный. Поживший, опытный, знающий, сам в свое время поигравший. «Стариков» спартаковских, что называется, прочувствовал, похоже, без проблем нашел с ними необходимый контакт. Вполне закономерно привел клуб к званию чемпионов страны.
Черенкову, на мой взгляд, надо было собрать ветеранов, пообщаться по-людски. Сказать просто, доступно: давайте, мол, работать. Ведь у «стариков» давно сложившийся характер бойцов, победителей, они многого в хоккее достигли. В меру самолюбивы, амбициозны, эгоистичны. В большом спорте и в жизни вообще невозможно ничего добиться без проявлений здорового эгоизма. Для меня аксиома. Черенков давал определенные упражнения делать, «звезды» отказывались, очередную порцию элементов тоже. Вероятно, считали задания анахронизмом, а потому необязательными к исполнению. Тут мягко, по-отечески, интеллигентно уже не получалось разговаривать. Разумеется, возникали недопонимание, глухое, а подчас и откровенное недовольство.
