Ознакомительная версия.
Вот примерно в таком разрезе, а особенно, как я считаю, удался припев:
Дождик капелью стучится: кап — кап,
купим с тобою мы плательный шкап,
поезд колесами дробит: тук — тук,
ты — мне друг и я — тебе тоже друг.
Причем в первоначальных вариантах вместо "купим с тобою…" было "стану ходить за тобой как араб", но, твердо решив воздержаться от политики и национального вопроса, я переделал на бесполый "шкап".
Полюбовался на произведение, представил, как поет его какой-нибудь серьезный певец в сопровождении оркестра, и так мне стало приятно — прямо кайф. Уж так плохо написано, что очень хорошо. Кайф наоборот.
Мне еще в армии узбек один рассказывал анекдот: "Жил-был один пастух. Курил анашу с самого рождения. Курил анашу с самого первого утра и до тридцати семи лет. И, видимо, к ней привык. А потом в день своего тридцатисемилетия встал с утра и хотел покурить, а анаши-то и нет, кончилась вся. Послал он вниз в деревню мальчишку, а тот вернулся только под вечер, таким образом, пастух впервые за тридцать семь лет целый день не курил. И такой от этого словил кайф! Кайф-наоборот."
Итак, закончил я творческий процесс, отпечатал в трех экземплярах, название придумал залихватское "Песнь о любви" и побежал всем показывать. Однако настоящего искрометного успеха не имел: "Слабовато, — говорят, — а местами не в размер". И никто не сказал: "Козлиная ты рожа!"
Я, честно говоря, такой критики не ожидал. Обескуражился. А меня утешают: "Ладно уж, не расстраивайся — бывает хуже".
Как же, думаю, хуже? Опять не получилось? Еще раз перечитал — хуже некуда. Расстроился по-настоящему — ни хрена из меня не получается. Но я — упрямый, это дело сразу не бросил.
Работали мы в одном концерте с композитором, автором нашумевших шлягеров "Вишневая метель" и "Татьянин день", в общем с Мигулей. Сидит он как-то у рояля между концертами, что-то наигрывает, тут я к нему со своим эпохальным и подкатился. "Вот, — говорю, — Володя, текст не посмотрите?" Он видит, что я не с улицы, а вроде как при артистах, поэтому сразу-то не погнал. После первых двух строчек его перекорежило всего. Я обрадовался, но скрываю. Он взял пару аккордов и говорит: "Как-то у вас тут с размером — не того". Я его горячо заверил, что в одну секунду подработать могу, только бы музыка была хорошая (на самом-то деле я над размером целый месяц работал, все старался, чтоб погадостнее вышло).
В общем он еще некоторое время попел, страдая, мой "бестселлер", потом говорит: "Ладно, вы мне экземпляр оставьте, я на досуге подумаю и вам сообщу".
Так все-таки настоящего торжества и не получилось. Понимаете, не было у меня стопроцентной уверенности, что песня худшая. А когда я по телевидению услышал: "Плэйбой — клевый такой, мой милый бэйби, одет, как денди, с тобой я — леди, я так люблю тебя", меня охватила черная зависть и окончательно стало ясно — не в свои сани не садись.
И я бросил это дело.
***
Хотите верьте, хотите проверьте,
Сегодня я из-за всяких дел
Был ненароком в Росконцерте
Нога на ногу в коридоре сидел.
Вот бежит в пиджачке — брови в нитку,
Невысокий, лет шестьдесят — не поймешь,
Очки роговые, глаза навскидку,
Обувь — платформа, брюки — клеш.
Что он думает себе? Не знаю,
Хоть и пиджак его из-за границ,
Сколько таких вот, как он встречаю
Здесь в вестибюле забытых лиц.
Аккомпанировал раньше певице,
Фельетончики пошлые со сцены читал,
Теперь рассуждает о силе традиций,
О том, соберет ли "Машина" зал.
Шибко они тут все деловые,
Необходимость свою ощущают вполне,
Коридором сквозь дыма клубы густые
Идут, всё заботятся обо мне.
Сколько таких учреждений разбросано,
Сколько курящих там трудится дам!
Артисты! Играйте, по вашим вопросам
Давно уж написан бумажный хлам.
Сюда бы сейчас побольше дуста,
И взять бы швабру, вычистить грязь.
Всё хорошо, вот только искусство
Плачет, страдает, криком зайдясь.
Почти В.В.Маяковский
(Впечатления от разового посещения Росконцерта)
"…и пусть ястребы Тель-Авива дышат в кислородные подушки Вашингтона."
(из радиопередачи)
Я всегда очень верил нашим газетам, радио и телевидению. Вот по радио говорят: "Невесело поют нынче соловьи в Булонском лесу" — значит невесело. Весело соловьи могут петь только в Нескучном саду.
Наши вообще очень удачно всегда долбали капиталистическую заграницу. И слова были изобретены специальные: мир чистогана, город желтого дьявола (это на золото намекают, которое у нас никто не любит), желтая — она же продажная — пресса.
Очень хорошо и красиво можно было сыграть на противопоставлениях: у нас — "просторно раскинулись жилые микрорайоны", у них — "дома теснятся в каменных джунглях"; у нас — "счастливо трудятся", у них — "изнывают под гнетом"; у нас — "с каждым годом растет благосостояние трудящихся", они — "прозябают в нищете"; мы — "живем", они — "ютятся или чего-то там влачат", кажется, "свое жалкое существование".
Еще с раннего детства хорошо помню такой шедевр газетной карикатуры. На портрете изображен тогдашний Секретарь Организации Объединенных Наций. Под портретом надпись — Дог Хаммаршельд. Около портрета стоят двое рабочих в комбинезонах и с молотками (видимо, во время обеда). И один говорит другому: "Смотри. Пишется Даг, а читается наоборот". Вот так — просто и элегантно — проклятый гад Хаммаршельд.
Еще даже совсем недавно в одной из центральных газет после огромной статьи о наших очередных победах я под рубрикой "За рубежом" увидел такие строки: "Этой зимой в США от холода погибло более 854 человек".
От какого, к чертовой матери, холода?! Что, прямо на улице замерзли или простудились, а потом слегли? А точно ли более 854 или все-таки менее?
А специальная "плохая" музыка? Многие, наверное, помнят киножурнал "Иностранная кинохроника", который можно было смотреть без дикторского текста и с закрытыми глазами. Сначала шла веселая "траляляшная" музыка. Это значило, что в Венгрии вошел в строй новый комбинат, потом звучали минорные аккорды — ну точно землетрясение в Англии или женский хор рвет душу — открываешь глаза: американские рабочие влачат…
Ознакомительная версия.
