чехословакам. Он пообещал довести меня до деревни… путем, которым никого не встретим, а от этой деревни уже недалеко и до чехословаков.
Повел он меня глухими тропинками, где мы никого не встретили. Подошли к деревне, но в нее не входим, а пошли по задворкам вдоль ряда и с поля вошли в один из домов. Прошли мы версты четыре. Спутник мой был хороший ходок, я же очень устал, пройдя ранее восемь верст. Провожатый обращается ко мне и говорит:
– Подождите минутку.
Вижу, встретил его, по виду очень сильный мужчина, и они о чем-то переговариваются. Взяло сомнение, не к большевикам ли привел он меня. Сомнения мои рассеялись, когда он вернулся и сказал:
– Теперь идите таким путем: вот там дорожка, пойдете по ней прямо, потом налево.
Я стал просить его довести меня до дороги. Он провел меня и точно указал, как идти дальше.
– Идите прямо, потом налево до железной дороги. Никого не встретите: большевиков нет уже трое суток.
Думаю, как бы мне его, на радостях, отблагодарить. Снял с шеи крест и отдал ему. Он стеснялся было взять крест, но потом все же взял его.
Уже смеркается. Видно, навстречу кто-то едет, везет снопы или сено – не разобрать в сумерках. Я свернул с дороги и сел в леску. Слышу, молодой голос поет песни. Я намеренно вышел на дорогу и пошел навстречу. Спросил парня, как пройти к полотну железной дороги. Он отвечал, чтобы я продолжал идти так, как шел до сих пор. Упрусь в полотно железной дороги. Я смелее:
– Я на большевиков не наткнусь?
– Их уже давно здесь нет. Но куда же вы идете: здесь ведь нет станции.
Я объяснил, что пробираюсь к чехословакам. Он сказал мне, что тогда надо идти по полотну еще версты три. На мое замечание, что я устал и не в силах идти так далеко, он посоветовал:
– Так и не идите сегодня. Пойдете к ним завтра, а ночь переночуете в железнодорожной казарме.
Я послушался его совета. Вошел в казарму, в ней две женщины. Спросил разрешения войти. Они пригласили меня внутрь дома.
– А вы живете здесь? – спросил я.
– Нет, мы стираем на чехословаков.
– Так что же вы здесь делаете?
– Ожидаем мужей, они на работе, скоро придут, но ночевать не будут – сегодня суббота – все разойдутся по домам.
– Так что возможно будет мне переночевать здесь?
– Пожалуйста. Выбирайте любое место на скамейках, пользуйтесь одеждой, а если хотите, вытопите печку, просушитесь.
После ихухода я последовал их совету: затопил печь, разделся и спокойно проспал до утра. Утром пошел к чехословакам. Они находились на станции, верстах в двух. Не знаю, к кому и куда обратиться. Вижу, сидят двое молодых людей. Я спросил их, от кого я могу получить разрешение на проезд в Екатеринбург. Они мне ответили, что в контору только что прошел заведующий, от которого зависит выдача проездных билетов. Я вошел в контору и обратился с просьбою выдать билет в Екатеринбург. Чех грубо крикнул:
– Какой еще тебе нужен билет? Уходи вон отсюда. Придешь после.
Я вышел и, обратясь к молодым людям, сказал, что чех билета не дает. Спросил их, что делают здесь они сами. Ответили, что сидят здесь уже третий день. Никуда не пускают, но ни в чем и не обвиняют, но почему-то задерживают. Я стал ожидать. Ждал целых два часа. Опять пошел в контору. Попросил выдать билет. Чех на этот раз уже спокойно спросил, куда мне надо. Я ответил, и он написал разрешение на проезд до Екатеринбурга, ничего больше не спрашивая. Предупредил, что поезд отойдет через полчаса. Стал ожидать поезда; прошло полчаса, а его все нет. Стоит на станции поезд с беженским эшелоном. Мне сказали, что он скоро отойдет. Я сел в него. В вагон меня не пустили, и я просидел всю ночь на площадке, по счастью, закрытой; ночью погода была холодная. На одной из станций я зашел в буфет 2 класса. Подсчитал остаток от десяти рублей и увидел, что денег у меня хватит только на суп. Спросил его. Принесли его в тарелке (не в мисочке, как другим) с небольшим кусочком хлеба. Заметив мой аппетит, мой сосед по столу уступил мне свой хлеб. Подавали, как обычно, другим-мельхиоровые ложки. Мне же, очевидно, принимая во внимание мой костюм и всю наружность, дали деревянную.
В Екатеринбург приехали утром, между 6 и 7 часами. С вокзала я прямо направился ктюрьме, где меня знали и где я мог рассчитывать на приветливую встречу. Я не ошибся в своих предположениях.
Идти пришлось через весь город, версты три. Дойдя до тюрьмы, я стал стучаться в ворота. В глазок посмотрел надзиратель.
– Господин Волков, вы ли это?
– Да, я.
– Вы к нам?
– Я хотел бы видеть начальника тюрьмы [75].
– Его еще нет на службе, но он скоро придет. Заходите в контору.
В контору я не пошел, но стал ожидать начальника тюрьмы на улице. Идет мимо надзиратель, дежуривший около нашей камеры. Он уже прошел мимо меня, но, оглянувшись, воскликнул:
– Господин Волков, это ведь вы?
– Да, я.
– Что с вами случилось? Господи, Господи, да ведь вас, слышно было, расстреляли.
– Как видите, покамест я еще жив.
Надзиратель звал меня к себе пить чай, говоря, что сейчас с рынка вернется его жена и поставит самовар. Заметив вдали подходившего начальника тюрьмы, я отказался. Когда начальник тюрьмы подошел (он был одет по форме), я назвал его по имени и отчеству. Посмотрев на меня, он сказал:
– Что вам угодно?
– Не узнаете меня?
Он вскричал:
– Господин Волков! – И бросился меня целовать. Вчера по вас мы панихиду отслужили.
Пошли мы в контору тюрьмы. Здесь все, кто меня знал, встретили приветливо и радостно. Начальник велел запрячь лошадь, и мы с ним поехали в город, так как надо было как-нибудь почище и поприличнее одеться. Пальто купить не удалось, купили дождевик. Купили также рубашку, чулки, сапоги и простую фуражку. Кальсон не нашли нигде. Их мне выдали из тюремного запаса. Не переодеваясь, я с начальником тюрьмы поехал по начальству. Не застали командующего войсками Голицына, но зато повидали губернатора [76].
Это был молодой еще человек, прежний адвокат. Одновременно со мною он сидел в тюрьме, откуда был выведен на расстрел. Когда стали ставить под
