Ознакомительная версия.
Устное предание гласит, что, придя в школу, Давид и Самуил уединились и до рассвета учили Тору — Пятикнижие Моисеево. Причем с присущей для фольклора гиперболизацией добавляет, что за одну эту ночь Самуил открыл Давиду такие скрытые в Торе тайны мироздания, для постижения которых другим, обычным людям понадобилось бы сто лет непрерывной учебы.
Великий комментатор Торы Абарбанель[33], основываясь на сборнике мидрашей «Ялкут Шимони», рисует более развернутую картину этой ночной беседы между будущим царем и пророком. Давид, говорит Абарбанель, начал изливать перед пророком сердце, поведал, как тяготит его тайна его помазания и ненависть к нему Саула, и затем вопросил, для чего посланы ему все эти испытания; может ли он отказаться от своей миссии и если не может, то в чем, собственно, эта миссия заключается?
В ответ на это Самуил и развернул перед ним свиток Торы и прочел отрывок, предписывающий каждому еврею три раза в год на праздники Песах, Суккот и Шавуот являться «пред лицом Господа Бога вашего, в месте, которое Тот изберет» (Втор. 16:16–17).
Сейчас, сказал Самуил, таким местом считается Ваал Иудин (Баалей-Иегуда), потому что там стоит Ковчег Завета, до этого Ковчег стоял в Шило, и народ на праздники являлся туда. Однако настанет день, когда евреи окончательно утвердятся в обетованной им Богом земле, и тогда Ковчег будет перенесен в величественный Храм, сооруженный действительно в избранном Богом месте. Таким местом, продолжил Самуил, является гора Мория, на которой некогда Авраам хотел принести в жертву Исаака, а затем на этой же горе бежавшему от своего брата Исава Иакову открылась во сне чудесная лестница и было повторено данное Аврааму и Исааку обетование сделать еврейский народ не только многочисленным, но и народом вечным. Гора эта находится в принадлежащем иевусеям Иерусалиме, и одним из важнейших деяний Давида должно стать завоевание этого города, а также точное определение места, где должен стоять Храм, и его строительство. Или по меньшей мере подготовка к этому строительству.
Тем временем Саулу донесли, где скрывается Давид, и он немедленно послал в Раму отряд для его ареста. Дальше рассказ Библии на первый взгляд сбивается на явно фантастические, сказочные мотивы: как только посланцы Саула встретили там сонм пророков, на них тоже сошел Дух Божий, они стали пророчествовать и совершенно забыли, для чего были присланы. То же самое произошло и со вторым, и с третьим отрядом, посланным Саулом. Тогда сам царь отправился в Раму, чтобы, наконец, призвать своих людей к порядку, но и на него также сошел дух пророчества, причем то, что открылось Саулу в минуты пророческого откровения, было настолько страшно, что царь снял себя всю одежду и, рыдая, пролежал неодетый весь день и всю ночь перед пророком.
Исследователям Библии вся эта картина представляется, возможно, чуть сгущающей краски, но отнюдь не нереальной. Во всяком случае, сам факт существования подобных школ пророков подтверждается многими историческими источниками.
«Это были объединения неистовствующих религиозных фанатиков, впервые появившиеся в Израиле около 1000 г. до н. э., — писал З. Косидовский с присущим атеистическим школам его времени пылом. — Они находились обычно вблизи таких крупных религиозных центров, как Гива, Вефиль, Рамафаим, а впоследствии также Самария.
Приступы религиозного экстаза не были чужды ни Самуилу, ни Саулу, ни Давиду. Саул, возвращаясь из Рамафаима домой, встретил группу пророков и дал вовлечь себя в экстатические пляски и песнопения. Вторичный приступ безумия случился с ним после получения известия об осаде города Иависа. Он изрубил тогда двух волов, которыми пахал землю. Третий раз это произошло с ним в Рамафаиме, куда он явился в погоне за Давидом. Навстречу ему вышел Самуил со своими пророками и, загипнотизировав его плясками, пением и восклицаниями, вовлек в свой хоровод…»
Далее Косидовский приводит цитату из «Первой книги Самуила» (напомним, что в синодальном переводе это — Первая книга Царств), на основе которой делает следующий вывод: «Это описание доказывает, что по стране шатались толпы фанатиков и религиозных мистиков, поразительно напоминающих дервишей ислама. Эти израильские пророки носили полотняные одежды и специальные пояса и, подобно дервишам, собирали милостыню. Их религиозные обряды включали в себя не только песнопения, пляски и прорицание, но и самобичевание, истязание тела различными орудиями пытки.
Знаменательно, что эти пророки появились на арене израильской религиозной жизни довольно поздно. Это доказывает, что коллективное экстатическое пророчествование не было местным, израильским явлением. Вопрос его происхождения все еще остается открытым. Однако преобладает мнение, что израильтяне заимствовали его у ханаанеян вместе с культом Ваала, Астарты и других финикийских божеств»[34].
Древние авторы придерживаются более «спокойной» версии. Для них «школы пророков» были прежде всего центрами изучения и сохранения Закона Моисея. Однако и они признают, что во время молитвы в таких школах практиковались различные техники медитации, погружения в себя, а также впадение в состояние неистового религиозного экстаза, в котором человек отрешался от всего мирского и «выходил на прямую связь с Богом». Видимо, в это состояние под воздействием массовой экстатичной молитвы и впали царь Саул и его слуги и пребывали в нем, как следует из текста, не меньше суток.
Давид, не поддавшийся тогда общему настроению и сохранивший ясность мысли, узнав, что произошло, поспешил покинуть Раму.
Ночной разговор с Самуилом помог ему многое понять, и теперь он шел в Гиву, на встречу с Ионафаном, твердо зная, в чем заключается то главное предназначение, которое он должен исполнить.
За те дни, которые Давид скрывался в Найоте, Ионафан, очевидно, не раз говорил о нем с отцом, и Саулу в конце концов удалось убедить сына, что слишком много фактов и «знаков Свыше» свидетельствует, что Давид претендует на царский трон.
Однако, вопреки ожиданиям Саула, это отнюдь не изменило отношения Ионафана к Давиду. Отважный воин и талантливый полководец, Ионафан, как ни странно, был, видимо, начисто лишен властолюбия — качества, просто необходимого для монарха. Он рассудил, что если Бог хочет, чтобы Давид стал царем, значит, так тому и быть, тем более что его друг вполне достоин носить корону. Доводов отца, что воцарение Давида означает гибель всего их рода, Ионафан не принял. В конце концов, считал он, Давид может занять трон и на правах зятя царя и национального героя — разве у египтян фараоном не становится именно зять, а не сын царя, да причем еще и нередко муж именно младшей дочери?!
Ознакомительная версия.
