А в Казахстане еще тогда, в 1955 году, решено было широко развивать огородничество, отвести всем желающим участки, завезти инвентарь, оказать всемерную помощь. Так же поступили с птицей и продажей скота в личное пользование. Не менее важно было создать во всех совхозах подсобные хозяйства. Тут положение сложилось странное: к началу освоения целины число их сократилось в республике чуть ли не в четыре раза. То есть, строя глобальные планы, замахиваясь на большие дела, люди забросили то, что казалось им второстепенным.
«Мелочи» же – тут полезно привести цифры – выглядели так; число коров сократилось в подсобных хозяйствах на 11 тысяч голов, овец – на 280 тысяч, неведомо куда исчезли 3,7 тысячи гектаров бахчевых культур, 5 тысяч гектаров овощей, 11 тысяч гектаров картофеля. Страна жила еще трудно, а мы недополучали огромное количество продукции. Пришлось принимать срочные меры. Выделили средства, земли для подсобных хозяйств, завезли удойный скот, строили парники, птичника, разбивали ягодники, записали их продукцию в планы совхозов и строго требовали с директоров выполнения. Все это было важно и для лучшего снабжения целинников, и для психологического настроя людей, видевших, как налаживается в степи жизнь.
Вспоминая об этом, читая документы тех лет, заметил, как часто упоминал Кургальджинский район. Очень расстроен был тогда его делами и особенно тем, что увидел во время очередной поездки в совхоз «Степняк». Первый раз побывал в этом хозяйстве еще летом 1954 года и застал картину безрадостную. В таких местах с первой минуты чувствуешь неблагополучие: люди ловят любого свежего человека, ходят за ним толпами и жалуются. Ко мне тоже сразу же подошла женщина и заговорила торопливой скороговоркой:
– Товарищ представитель, не знаю, кто вы такой, но поинтересуйтесь, помогите, у нас нет электричества, нет топлива, керосина тоже нет, не на чем готовить. Да и готовить нечего…
Вместе с ней зашел в магазин. Там не оказалось даже соли. Другая женщина, с ребенком, обратилась ко мне не менее взволнованно:
– Товарищ Брежнев, молока нет, манки нет, скажите, чем кормить детей? У вас, наверно, тоже есть дети, вы отец, так помогите.
Вызвал представителя рабкоопа. Он не моргнув глазом заявил, что манки нет всего один день, а у самого глаза бегают, вижу, что лжет. Обещал женщинам разобраться с продуктами, но еще больше меня удивило, почему нет молока. Ведь мы уже тогда дали многим совхозам скот для подсобных хозяйств, в том числе и «Степняку». Потребовали справку, сколько и кому выделили коров, свиней, лошадей, птицы, и успокоились. Но вот по дороге толпа затащила меня в столовую. Сели беседовать.
– Сколько в вашем подсобном хозяйстве коров?
– Полсотни.
– Значит, должно быть молоко.
– Какое там! Они за шестьдесят верст отсюда. На отгоне пасутся.
К этому времени нашли директора Коваленко. Прибежал и с ходу начал жаловаться:
– Прямо беда, Леонид Ильич! Не могу уговорить женщин идти в доярки, никто не хочет коров доить.
– И они у вас на отгоне недоеные?
– Выходит, так.
– И вас не волнует, что дети без молока, что коровы попортятся?
– Как не волнует? Боюсь. Даже под суд готов. Но что-нибудь зроблю… Уже письмо на Украину послал, зову девчат, чтоб выручили.
С ним все было ясно, и я повернулся к женщинам:
– Почему не хотите помочь? Видите ведь, какое положение.
– А детей куда? – затараторили они. – Мы тут все семейные, с детьми.
– Хорошо, а если коров пока по вашим домам поставить, будете за ними ухаживать, доить?
– А как же! И подоим, и в степь выгоним. У нас и мужья могут доить.
– Что же вы, товарищ Коваленко, в тюрьму приготовились, а до простого дела не могли додуматься? Раздайте коров рабочим совхоза, они их и подоят, в детей накормят. Потом и доярки найдутся.
– Не догадался. Зроблю…
Пошли с директором по поселку. Вижу, и строят скверно, лепят дома без фундаментов, кое-как. Разговор у нас состоялся крутой. Честно говоря, я уже не доверял Коваленко, потому что на любое слово он заученно отвечал: «Зроблю, зроблю…» Сказал ему, что обязательно еще раз приеду, все проверю. И вот, приехав во второй раз в «Степняк», был поражен: почти ничего в совхозе не изменилось! Лучше стало снабжение в магазине и столовой, но это был результат прошлогоднего вмешательства. В остальном же Коваленко не ударил палец о палец. Люди по-прежнему мучились даже с водой, хотя еще в тот приезд я сказал директору, чтобы поставил бак на машину и развозил воду по домам – вот и вся проблема. И опять на всякое замечание слышал знакомое:
– Зроблю, зроблю…
Случаи такой, я бы сказал, ошеломляющей беспомощности и равнодушия на целине все же были редки, хотя беспорядков встречалось немало. Работников, столь безобразно относившихся к своим обязанностям, терпеть было нельзя, о чем на ближайшем пленуме Целиноградского обкома пришлось мне специально сказать. Благоустройство – это устройство благ для людей, забота о них. Это всегда не только хозяйственная работа, а прежде всего политика, ошибки в которой дорого обходятся. За ошибки мы всегда излишне расплачиваемся: на войне – людьми, в мирное время – материальными и нравственными потерями.
Утверждение полноценной жизни требовало, чтобы во главе степных поселений стояли люди, болеющие не за один план, но и за все, чем живы люди. В Кокчетавской области я любил, например, бывать в колхозе «Красноармеец». Не только потому, что там разумно вели хозяйство, но и потому еще, что пекли удивительно вкусный хлеб. Пожалуй, нигде и никогда в жизни не ел хлеба лучше, чем тот красноармейский – пышный, пахучий. Особенно удавался он в бригаде Петра Ивановича Николаева. «Печем хлеб, – говорил он, – за версту пахнет!» Помню, как-то попросил даже несколько караваев, чтобы угостить товарищей в Алма-Ате и поучить городских пекарей.
Приезжая в поселки, радовался, бывало, каждому хорошему колодцу, каждому бережно посаженному деревцу. Восхищался старательностью, с какой выращивали цветы и деревья рачительные хозяева, и поражался порой равнодушию, с каким смотрят иные люди на облик своего дома, двора и всего поселка.
Ночевал как-то в одной деревне в бывшем Галкинском районе Павлодарской области (забыл, к сожалению, и деревню, и фамилию председателя колхоза, у которого останавливался). Вышел утром за ворота, прошелся по деревне и был немало удивлен. В ней тянулись всего две улицы, но на одной возле домов кое-где стояли деревья, другая же была совершенно голой. В чем дело? И тогда председатель рассказал мне такую историю.
Приехал когда-то в эту деревню из Омска губернатор Степного края, в который входили до революции и нынешние северные казахстанские степи. Приехал и велел каждой семье посадить возле своих домов столько деревьев, сколько было членов семьи. Через три года губернатор вновь заехал в деревню проверить, как выполнен его приказ. Смотрит: у одних домов деревья посажены, у других по-прежнему лишь пыльные пустыри. Губернатор приказал вывести всех жителей на единственную еще в ту пору улицу и поставить каждую семью у ворот своего дома. Затем вручил солдату ремень с тяжелой пряжкой и пошел вдоль улицы. Тем, у кого деревья были посажены, говорил спасибо и давал серебряный рубль. А тем мужикам, что нерадиво отнеслись к делу, приказал ремня всыпать: сколько деревьев не прижилось – столько и ударов. И губернатор при этом покрикивал: «Ты, Василий, норови пряжкой, пряжкой!»
