Без каких-либо проблем произошло выделение из КГБ комплекса управлений, отвечавших за правительственную связь, шифровку и радиоэлектронную разведку, на долю которых приходилась четвертая часть всего бюджета прежнего КГБ. Уже 29 августа по моему представлению Горбачев подписал Указ о передаче Управления правительственной связи, 8-го Главного управления и 16-го Управления в свое собственное подчинение. На их базе был создан Комитет правительственной связи (КПС) при Президенте СССР, который возглавил бывший заместитель начальника УПС по науке Александр Старовойтов, профессионал, надежный и порядочный человек.
Теперь Председатель КГБ уже не мог своим решением отключить связь у кого бы то ни было.
Информация от КПС поступала прямо президентам Союза и России, а не через Председателя КГБ, как это было раньше. Тем самым создавался альтернативный поток информации от спецслужб, что позволяло надеяться на лучшую информированность в будущем руководителей исполнительной власти. Данные, которые поставлял КПС, были лишены какой-либо предвзятости.
Перед КПС вскоре встали проблемы, общие для всех спецслужб в тот период, — взаимодействие с республиками. Я считаю, что Старовойтов сделал единственно правильный выбор, пойдя на переговоры с республиками об образовании Координационного совета комитетов правительственной связи. В тот период удалось договориться, что делить общее информационное пространство бывшего СССР экономически невыгодно и технически сложно. В основу взаимодействия был положен принцип «связь в интересах всех президентов», который предполагал, что техническое оборудование правительственной связи (АТС, связная, канальная, коммутационная и криптографическая техника) — собственность той республики, на чьей территории она находится, но деятельность всех республиканских и региональных комитетов правительственной связи координируется из КПС.
Большой интерес у общественности, особенно у деловых кругов, вызвала инициатива КПС сдавать в аренду банкам, коммерсантам, различным предприятиям и организациям защищенные каналы правительственной связи, которые во множестве освобождались после ликвидации партийных структур. Это только начало. И скоро мы придем к пониманию, что коммерческая тайна, деловая информация нуждаются в защите ничуть не меньше, чем правительственная, государственная.
Я видел здесь еще один аспект: превращение спецсвязи из монополии обитателей высоких кабинетов в более широкое средство общения могло способствовать повышению эффективности, оперативности управления.
Что мне, откровенно говоря, не очень понравилось в КПС, так это стремление его руководства «выбить» себе побольше генеральских должностей и раздуть структуру. Там, где в КГБ было три управления, в КПС их стало 16, и количество начальников управления сразу неимоверно возросло. Впрочем, узнал я об этом поздно, когда повлиять на эту «доброту» новых президентских структур было уже не в моей власти.
Следующим по хронологии шагом по структурной дезинтеграции центрального аппарата КГБ стало выделение из него Управления по Москве и Московской области. Переговоры на сей счет велись с Президентом России, мэром Москвы и Председателем КГБ России. На основе согласованного решения всех заинтересованных сторон был подготовлен Указ Президента СССР, по которому Управление переходило под руководство российских органов и должно было именоваться УКГБ РСФСР по Москве и Московской области. Было подписано специальное соглашение о взаимодействии и ответственности.
Гавриил Харитонович Попов позвонил мне и попросил принять для беседы кандидата на пост начальника Московского управления. Пришел бородатый красавец с мягкой интеллигентной манерой общения, явный интеллектуал, Евгений Вадимович Савостьянов.
Абсолютно гражданский человек, не имеющий никакого отношения к спецслужбам. Но я уже успел оценить его организаторские способности. Когда собирались несколько политиков и академиков, чтобы организовать движение демократических реформ, было видно, что без хорошего администратора — Савостьянова — у них ничего не получится.
Конечно, я дал согласие и не ошибся, узнав его поближе в нашем недолгом общении. Савостьянов — большое приобретение для новых спецслужб, если они все-таки станут новыми. Правда, назначили его не сразу. Были «звонки влияния», политическая возня. Кое-кто из «влиятельных» был против. Но все благополучно закончилось к пользе дела. С появлением этого гражданского человека, представителя демократического движения, в ключевом, столичном управлении пробивалась еще одна брешь в милитаризованной и консервативно-кастовой системе старого КГБ.
После первых, сравнительно небольших по масштабам структурных изменений подошла очередь самых крупных подразделений Комитета — разведки, контрразведки, военной контрразведки, пограничных войск.
Вряд ли наше поколение доживет до тех времен, когда разведки всех государств прекратят свое существование. Некоторые утверждают, что разведки вообще никогда не прекратят свою деятельность, доказывая, что они — определенный элемент доверия. Одно дело — что говорят политики, дипломаты, другое дело — когда их слова подтверждаются данными разведки, возрастает доверие к информации. Не берусь судить, насколько такое мнение оправданно. Конечно, по мере того как мир будет становиться все более взаимосвязанным и открытым, все больше сведений можно будет узнавать из средств массовой информации и прямых контактов. Уже сейчас реализация международных соглашений об инспекциях на местах для контроля над вооружениями позволяет получить столько ранее секретных данных, сколько не снилось всем разведкам мира, вместе взятым. Но это вовсе не значит, что секретов, задевающих национальную безопасность той или иной стороны, которые можно добыть только разведывательными путями, больше не существует.
Однако из ПГУ на мой рабочий стол продолжало поступать много информационного мусора, который зачастую имел не большую ценность, чем вырезки из газет.
В новых условиях необходима была коренная реформа самой концепции разведывательной работы. Прежде всего я считал нужным избавиться от всеохватности, от стремления иметь «своих» людей повсюду, даже там, где им делать явно нечего. Познакомившись с работой ПГУ, я пришел к выводу, что резкое сокращение его штатов не нанесло бы ущерба нашим разведывательным возможностям, а сужение целей и повышение внимания «нелегалам» повысило бы их.
В сентябре 1991 года в КГБ началась паника, связанная с сообщениями ряда центральных газет о якобы достигнутой договоренности между руководством союзного Министерства иностранных дел и КГБ отозвать всех сотрудников Комитета из МИД СССР. Конечно, никакой такой договоренности с Борисом Панкиным у меня не было и быть не могло. Такое решение означало бы фактическую ликвидацию зарубежной разведки, основу которой традиционно составляли резидентуры в посольствах. Именно так, с опорой на посольские резидентуры, работают и разведки практически всех крупных западных стран. В чем министр иностранных дел был, безусловно, прав, так это в целесообразности сокращения численности представителей ПГУ в наших посольствах за рубежом.
